Нельзя сказать, что старшие рядом с ней хранили абсолютное молчание, но в их беседе постоянно возникали паузы. Монахини не уселись уютно в удобных креслах, а устроились на краешке; их позы говорили о том, что они пробудут здесь недолго. Это были простые, спокойные женщины со смиренными лицами, одежда из накрахмаленного полотна и саржи словно была предназначена для того, чтобы подчеркнуть их скромность. Одна из монахинь, женщина неопределенного возраста, в очках, с пышной фигурой, толстощекая, с прекрасным цветом лица, вела себя более уверенно – очевидно, отвечала за порученное задание, которое касалось девочки. Прическа этой юной леди была украшена шляпкой – такой же простой, как и ее муслиновое платьице, слишком для нее короткое, хотя, по всей видимости, его уже однажды «отпускали». Джентльмен, который, видимо, считал своей обязанностью занять беседой монахинь, несомненно, осознавал сложность сей деликатной задачи. В то же время его, несомненно, интересовала юная леди – когда она повернулась к нему спиной, его задумчивый взгляд не отрывался от хрупкой маленькой фигурки. Джентльмену было лет сорок; еще густые, аккуратно причесанные волосы уже начали седеть. У него была голова хорошей формы и тонкое, изысканное лицо с лишь с одним недостатком – оно выглядело слишком заостренным, и немалую роль в этом играла его бородка. Она была подстрижена на манер портретов шестнадцатого века и вместе с усами, закрученными кверху, придавала джентльмену вид иностранца и свидетельствовала о том, что он во всем искал смысл. Его пытливые умные глаза, выражавшие одновременно и мягкость, и уверенность, – глаза, которые могли принадлежать одновременно и мыслителю, и мечтателю, – убеждали вас, что его поиски продолжались только в разумных пределах, и в этих пределах он быстро находил то, что хотел. Национальность джентльмена определить было сложно. Он не имел особых признаков, которые обычно помогают ответить на этот вопрос. Если в его венах текла английская кровь, то к ней, очевидно, примешалось немного французской или итальянской – он относился к такому типу людей, про которого можно было сказать, что он сойдет за кого угодно. Легкий, сухощавый, c ленивой грацией в движениях, не слишком высокий, но и не маленький, он был одет так, чтобы другие видели – эта проблема не слишком его заботила.
– Ну, моя дорогая, что скажешь? – спросил джентльмен девушку. Он легко и свободно говорил на итальянском, но вы вряд ли приняли бы его за итальянца.
Девочка окинула картину внимательным взглядом.
– Очень красиво, папа. Ты сам это нарисовал?
– Да, дитя мое. А ты считаешь, что я на это не способен?
– Нет, папа, ты талантлив. Я тоже научилась рисовать.
Она повернулась и показала свое маленькое прекрасное личико, освещенное радостной улыбкой, что было обычным для него состоянием.
– Надо было привезти мне свои рисунки.
– Я привезла, и много – они в моем дорожном чемодане, – сказала девочка.
– Она рисует очень… очень старательно, – по-французски заметила старшая из монахинь.
– Я рад слышать это. Это вы учите ее?
– О нет, – ответила сестра и слегка покраснела. – Это не входит в мои обязанности. Я не даю уроков воспитанницам, а предоставляю такую возможность тем, кто компетентен. У нас отличный учитель рисования, мистер… мистер… Как же его имя? – спросила она у своей спутницы.
Та сверлила глазами ковер.
– У него немецкое имя, – отвечала она по-итальянски с таким выражением, словно имя требовало перевода.
– Да, – продолжала первая монахиня, – он немец и живет у нас уже много лет.
Девочка, которая не следила за беседой, подошла к двери, остановилась на пороге и стала смотреть в сад.
– А вы, сестра, француженка? – спросил джентльмен.
– Да, сэр, – тихо ответила женщина. – Я разговариваю с ученицами на родном языке – другого я не знаю. Но у нас есть сестры из других стран – англичанки, немки, ирландки. Все они говорят на своих родных языках.
Джентльмен улыбнулся.
– Уж не ирландка ли смотрела за моей дочерью? – усмехнулся он, но увидел, что собеседницы заподозрили в его словах какую-то шутку и не могут понять ее. – Я вижу, дело у вас поставлено отлично, – поспешно переменил он тему.
– О, да, это правда. У нас есть все, и все самое лучшее.
– У нас есть даже гимнастика, – осмелилась вставить сестра-итальянка. – Но не очень сложная.
– Надеюсь. Не вы ли ее преподаете?
Вопрос этот искренне развеселил сестер. Когда они отсмеялись, джентльмен взглянул на дочь и сказал, что она заметно повзрослела и выросла.
– Я думаю, она уже перестала расти. Она не будет высокой, – сказала француженка.
– Меня это не огорчает. Мне нравятся невысокие женщины, – честно заявил джентльмен. – Впрочем, я не вижу причины, по которой моя дочь должна быть невысокого роста.
Монахиня сдержанно пожала плечами, давая понять, что на подобный вопрос не существует ответа.
– У нее очень хорошее здоровье. Это самое главное.
– Да, она неплохо выглядит. – Отец взглянул на дочь: – Что тебя так заинтересовало в саду, дорогая?
– Тут так много цветов, – ответила девочка тихим голоском на таком же отменном французском, что и ее отец.