Портрет леди

Ее совесть нашла себе местечко среди не слишком многочисленных теснящихся мыслей Изабеллы о себе и уже не мучила так девушку. Со своим новым положением наша героиня теперь связывала тысячи благих намерений. Изабелла просто терялась от обступивших ее бесчисленных видений того, сколько прекрасных вещей она – богатая, умная, независимая девушка, трезво оценивающая свои возможности и понимающая обязанности, – может совершить. Поэтому ей начало казаться, что богатство стало частью ее самой, лучшего, что в ней было; оно придавало ей в своих глазах важности и даже оделяло некоей идеальной красотой. Чем оно делало ее в глазах остальных – это другой вопрос, мы обязательно коснемся его в свое время.

Видения, о которых я упомянул, мешались с другими мечтами. Ей больше нравилось думать о будущем, чем вспоминать прошлое, но временами, когда она прислушивалась к шепоту средиземноморских волн, ее мысли все же возвращались в это прошлое, и тогда на некотором отдалении перед ней возникали на удивление выпуклые фигуры, в которых она без особого труда узнавала Каспара Гудвуда и лорда Уорбартона. Поразительно, как быстро эти столь яркие фигуры в жизни девушки отошли на задний план. Изабелле всегда было свойственно терять веру в реальность вещей, когда они исчезали из ее поля зрения; в случае необходимости она могла сделать над собой усилие и оживить «потерянные» образы – но оно тяготило ее, даже если сами воспоминания были для нее приятны. Прошлое было мертвым для нее, и воскрешение его не приносило ей никакой радости. Более того, она и сама не претендовала на то, чтобы жить в памяти других людей, – она отнюдь не была столь самонадеянна, чтобы считать, что оставила в их сердцах неизгладимый след. Конечно, Изабелла бы, наверное, огорчилась, узнав, что она совершенно забыта, – но, по правде говоря, свобода забывать ей казалась самой сладкой из всех свобод. Она не делилась последним куском хлеба ни с Каспаром Гудвудом, ни с лордом Уорбартоном – но и не считала, что они, в свою очередь, чем-то обязаны ей. Конечно, она помнила о том, что Каспар Гудвуд вернется, но это должно было произойти только через полтора года, а за это время многое могло случиться. Ей ни разу не пришло в голову, что ее американский поклонник мог найти себе другую подругу, более подходящую для женитьбы; хотя она понимала, что не одна девушка согласилась бы выйти за него, Изабелла не верила, что такая перспектива могла бы его привлечь. Но Изабелла осознавала, что за это время характер ее мог измениться, и те черты Каспара, которые, как ей сейчас кажется, ограничивают свободное развитие ее личности, покажутся ей вполне приемлемыми. Возможно, эти черты в один прекрасный день покажутся ей гарантией тихого счастья – спокойным берегом, защищенным от волн гранитным молом. Но всему свой черед, и она не собиралась сидеть сложа руки в ожидании этого дня. Что касается лорда Уорбартона, то она совершенно не ожидала и даже не желала, чтобы он продолжал лелеять ее образ, – она вовсе не собиралась думать о нем как о возлюбленном и ждала того же и от него. Это не было, как могло показаться, некоей теорией с элементами сарказма. Она искренне считала, что его светлость сможет утешиться в своем разочаровании. Он был сильно уязвлен – она понимала это и не могла отделаться от некоторого удовольствия при мысли о своей победе, – но наивно было бы мечтать, чтобы столь щедро одаренный судьбой джентльмен растравлял свою рану из-за отношений, от которых разумнее всего было бы отказаться. К тому же, говорила себе Изабелла, англичане превыше всего ставят душевный покой, – а какой же покой мог быть у лорда Уорбартона, если б он не перестал думать о самонадеянной американке, совершенно случайно возникшей на его жизненном пути? Девушка льстила себя надеждой, что, если в один прекрасный день она услышит о женитьбе лорда на какой-нибудь из его юных соотечественниц, которая приложит некоторые усилия, чтобы заслужить эту честь, – у нее, Изабеллы, не возникнет ни малейшей ревности. Его женитьба только доказала бы, что он верит в непоколебимость решения Изабеллы, – а она желала именно этого; и причиной тому была ее гордость.

Глава 22