Портрет леди

Пять минут спустя Розье, препроводив молодую леди в розовом в соседнюю гостиную, уже протягивал ей чашку чаю, размышляя о том, не нарушил ли он своим коротким разговором с хозяйкой дома обещание, данное мадам Мерль. Такой вопрос мог занимать ум Эдварда довольно продолжительное время. Но в конце концов ему надоело размышлять об этом, и он решил на все махнуть рукой. Судьба, на произвол которой он намеревался бросить молодую леди, оказалась вовсе ужасной, поскольку Пэнси Озмонд, лично наполнившая чашку для спутницы Эдварда (Пэнси, как всегда, с удовольствием сама разливала чай), вскоре подошла к ней и завязала разговор. Эдвард Розье в их беседе почти не участвовал, а лишь сидел с задумчивым видом и наблюдал за своей возлюбленной. Если мы взглянем сейчас на нее его глазами, то не увидим почти ничего, что напоминало бы нам о той послушной маленькой девочке, которую три года назад во Флоренции отсылали погулять, пока ее отец и мисс Арчер обсуждали свои общие дела. Но пройдет некоторое время, и мы увидим, что Пэнси, которой исполнилось уже девятнадцать, еще не доросла до роли молодой леди. Ей, несмотря на ее миловидность, недоставало весьма ценного в женщинах качества – своего стиля. Ее изящные, свежие наряды производили впечатление взятых напрокат, – с такой бережливостью она к ним относилась. Эдвард Розье, впрочем, был именно тем человеком, который очень хорошо замечал подобные недостатки, и на самом деле от его внимательного взгляда не ускользнула ни одна малейшая черточка девушки – только называл он эти черточки по-своему, и они казались ему совершенно очаровательными. «Нет, она неповторима… совершенно неповторима», – обычно говорил себе Розье. Можете быть уверенными, он никогда не признался бы вам, что Пэнси не хватало стиля. Стиля? Да у нее же стиль маленькой принцессы. Вы слепы, если не заметили его! Да, он несовременен, в нем нет ничего нарочитого, он не произвел бы впечатления на Бродвее. Маленькая серьезная девушка в простом коротком платьице напоминала Эдварду инфанту Веласкеса. Этого было вполне достаточно для Розье, который считал ее восхитительно старомодной. Ее живые глаза, очаровательные губки, воздушная фигурка трогали, словно молитва ребенка. Желание поскорее узнать, нравится ли и он ей, вызывало в нем такое нетерпение, что ему трудно было усидеть на месте. Его даже бросало в жар – приходилось время от времени вытирать лоб носовым платком. Розье еще никогда не был в таком неловком положении. Пэнси была безупречно невинна; можно ли было наводить справки у столь наивного существа по столь щекотливому вопросу? Розье давно мечтал о такой девушке, и она не должна была быть француженкой, поскольку, по его мнению, это обстоятельство могло все осложнить. Розье был уверен, что Пэнси ни разу в жизни не заглядывала в газеты и если и читала какие-то литературные произведения, то это были романы сэра Вальтера Скотта. Прекрасная юная американка – чего еще можно желать? Она будет всегда весела, открыта, не станет выходить одна, не будет получать писем от мужчин, не будет бегать в театр на эти ужасные «комедии нравов». Розье не мог отрицать, что при существующем положении вещей обратиться к девушке напрямую значило бы нарушить законы гостеприимства; но он практически уже подошел в своих размышлениях к опасной черте и готов был спросить себя: а так ли уж важны эти законы? Не являлось ли его чувство к мисс Озмонд гораздо более важным? Для него – да, но, вероятно, не для хозяина дома. Успокаивало только одно: даже если после разговора с мадам Мерль Озмонд настороже, вряд ли он пошел на то, чтобы предупредить Пэнси – не в его интересах было сообщить дочери, что симпатичный молодой человек любит ее. Но он, этот симпатичный молодой человек, действительно был влюблен, и все громоздившиеся перед ним преграды лишь разозлили его. Что имел в виду Джилберт Озмонд, протянув ему лишь два пальца левой руки? Озмонд позволил себе быть грубым – в таком случае Эдвард позволит себе действовать прямо.