Портрет леди

Изабелла ничего не ответила потому, что муж обрисовал ей ситуацию, и она погрузилась в размышления над ней, тщательнейшим образом ее обдумывая. Что-то в его словах вызвало в ней дрожь, и она не решилась заговорить. После ухода Озмонда она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и долго, до поздней ночи в задумчивости сидела в тихой гостиной. Вошел слуга, чтобы проверить огонь в камине; Изабелла велела ему принести свечи, а затем отправила его спать. Озмонд сказал, чтобы она подумала над его словами, и Изабелла действительно задумалась – и это потянуло за собой вереницу других мыслей. Высказанное вслух мужем предположение, что она имеет влияние на лорда Уорбартона, как это часто бывает, послужило толчком. Существовало ли еще что-то между ними, чем можно было бы воспользоваться и заставить его объясниться с Пэнси, – его повышенная чувствительность, желание сделать Изабелле приятное? Она никогда не задавала себе такого вопроса, но сейчас, когда он встал прямо перед ней, она увидела ответ, и этот ответ ее напугал. Да, что-то было… со стороны лорда Уорбартона. Когда он появился в Риме, Изабелле показалось, что ниточка, связывавшая их, окончательно оборвалась, но постепенно она убедилась в обратном. Ниточка была тонкой, как волосок, но порой Изабелле казалось, будто она ощущала, как она вибрирует. Лично для нее ситуация никак не изменилась – она думала о лорде Уорбартоне так же, как обычно, да и вряд ли именно сейчас было уместно менять свое мнение. Изабелла придерживалась своего прежнего мнения о лорде Уорбартоне. А он? Неужели он еще не оставил мысль, что она по-прежнему значила для него больше, чем какая-либо другая женщина? Или склонен воспользоваться воспоминанием о минутах их душевной близости – кое-что подобное она, как ей казалось, заметила. Изабелла понимала, что была недалека от истины. Но на что он надеялся и каким образом все это уживалось с вполне очевидной симпатией к Пэнси? Неужели лорд влюблен в жену Джилберта Озмонда, и если так, то на что он рассчитывает? Если лорд Уорбартон был влюблен в Пэнси, то он не мог любить ее мачеху. А если джентльмен был по-прежнему влюблен в ее мачеху, то он не мог любить Пэнси. Что же, Изабелла должна воспользоваться его чувством для того, чтобы лорд, с целью доставить удовольствие ей, а не ради самой девушки, сделал предложение Пэнси? Не о такой ли услуге просил ее муж? Во всяком случае, так выглядела ситуация с той минуты, как Изабелла призналась себе, что лорд Уорбартон по-прежнему искал ее общества. Подобная задача была не просто неприятной – она была омерзительна. В смущении Изабелла задала себе вопрос, не собирался ли лорд Уорбартон предложить Пэнси свою руку с целью войти в семью и потом ждать случая общаться с Изабеллой, – но она не могла приписать ему такое коварство. Уорбартон был кристально честен. Но если его восхищение Пэнси являлось иллюзией, это было вряд ли лучше, чем притворство. Изабелла блуждала среди ужасных предположений, пока окончательно не запуталась; некоторые из них, когда она на них наталкивалась, казались ей совершенно безобразными. Наконец, она вырвалась из лабиринта и, протерев глаза, решила, что ее воображение делает ей мало чести. А воображение мужа делало еще меньше чести ему самому. Лорд Уорбартон совершенно потерял всякий интерес к ней, и она теперь значила для него не больше, чем ей хотелось. На этом она и остановится, пока ей не докажут обратное; докажут чем-то более убедительным, чем циничные намеки Озмонда.