Портрет леди

Данная мысль, однако, в тот вечер не очень успокоила Изабеллу. Ее душа шарахалась прочь от ужасных образов, стремительно возникавших и толпившихся в мыслях. Изабелла не понимала, что заставило их вдруг так разыграться. Разве только странное впечатление, возникшее днем при виде необычно интимной беседы мужа с мадам Мерль. Она время от времени вспоминала о нем и не понимала, как она не замечала такого раньше. Кроме того, короткий ее разговор с Озмондом явился потрясающим примером уникальной способности мужа отравлять ей все, на что падал его взгляд. Было очень легко притвориться перед самой собой и пытаться выказывать ему преданность – но сам факт того, что Озмонд чего-то ждал от нее, вызывал у нее негодование – словно у него был дурной глаз, словно его присутствие было губительным для всего вокруг, а его благоволение – несчастьем. В чем заключалась причина? В нем самом или в глубоком чувстве недоверия, которое испытывала к нему Изабелла? Недоверие являлось единственным итогом ее короткой семейной жизни. Между супругами словно образовалась глубокая пропасть, поверх которой они обменивались взглядами, обвинявшими друг друга во лжи и обмане. Это было странное противостояние, которое Изабелле и во сне никогда не снилось, – противостояние, в котором жизненные принципы одного являлись предметом презрения другого. Тут не было ее вины – она не привыкла лгать, только восхищаться и верить. Изабелла делала первые шаги очень самоуверенно, но затем вдруг обнаружила, что бесконечное пространство жизни оказалось темной узкой аллеей с глухой стеной в дальнем конце. Вместо того чтобы привести ее на высоты счастья, с которых открывался распростершийся внизу мир и счастливый человек мог созерцать его с волнением и радостью, оценивать, выбирать и жалеть, эта аллея вела вниз, под землю, в царство ограничений и угнетенности, где голоса других живых существ, более беззаботных и свободных, доносились сверху и служили лишь для усиления осознания собственной непоправимой беды. Именно недоверие к мужу делало мир вокруг Изабеллы таким мрачным. Это чувство было легко назвать, но трудно объяснить – оно казалось столь сложным, что требовалось много времени и болезненных усилий, чтобы придать ему законченный вид. Страдание у Изабеллы было состоянием деятельным и проявлялось не в оцепенении, ощущении леденящего ужаса, шока и отчаяния, а в кипучей работе ума, в отклике на малейшее внешнее воздействие. Она льстила себе, считая, что факт крушения веры скрыла в себе – от всех, кроме Озмонда. О, он все знал, и временами ей казалось, будто муж наслаждался этим. Это ощущение пришло к Изабелле постепенно, и встревожилась она лишь к концу первого года семейной жизни. Затем вокруг начали сгущаться тени – словно Озмонд последовательно, намеренно – или злонамеренно? – тушил одну свечу за другой. Сначала сумерки были слабыми, и Изабелла еще видела в них перспективу. Но они сгущались. Порой тени расступались, но были определенные закоулки, постоянно остававшиеся во мраке. Изабелла была уверена, что эти тени порождались вовсе не воображением – она изо всех сил старалась оставаться спокойной и сдержанной, придерживаться только истины. Тени зарождались от одного лишь присутствия ее мужа. Они не являлись следствием каких-то его преступлений или подлостей – Изабелле было не в чем обвинить Озмонда. Почти ни в чем. Кроме одной вещи, которую нельзя было считать преступлением. Муж не был ни вспыльчивым, ни грубым.