Портрет леди

И вот теперь Изабелла допоздна засиделась в безмолвной гостиной. Огонь в камине давно погас, но она не боялась замерзнуть – она вся горела. Было уже очень поздно – она слышала, как время от времени били часы, но не обращала на это внимания. Мозг ее, осажденный видениями, был возбужден, и она не видела смысла в том, чтобы идти ложиться спать – все равно эти видения не исчезнут, если она прикоснется головой к подушке, а с тем же успехом будут мучить ее. Как я уже сказал, Изабелла не считала себя непокорной – какое иное доказательство могло быть лучшим, чем то, что она полночи просидела, стараясь убедить себя, что Пэнси можно было «отправить» замуж так, как посылают по почте письмо. Когда часы пробили четыре, Изабелла встала, собираясь, наконец, лечь в постель, поскольку лампа давно погасла, а свечи догорели. Но, дойдя до середины гостиной, она остановилась и замерла, вглядываясь в еще одно видение, возникшее перед ней: ее муж и мадам Мерль, связанные таинственной, но явственно ощутимой близостью.

Глава 43

Спустя три дня Изабелла повезла Пэнси на великосветский бал. Озмонд, не любивший танцев, не поехал с ними. Девушка, как всегда, страстно ждала возможности потанцевать: она обожала это занятие, а запрет отца, как она понимала, касался только любви. Выжидала ли она время, надеялась ли перехитрить своего отца? Рассчитывала ли на успех в этом? Изабелла не верила в ее хитрость. Ей казалось, что падчерица просто решила быть послушной девочкой, а это был прекрасный шанс показать, как она послушна. Пэнси вела себя не менее предупредительно, чем обычно, не менее заботливо следила за своими воздушными юбками, сжимала в руке свой букетик и в двадцатый раз пересчитывала цветы. Глядя на нее, Изабелла почувствовала себя старой – как много времени минуло с тех пор, как она испытывала на балу радостный трепет! У Пэнси никогда не было недостатка в кавалерах, и вскоре после того, как они вошли в зал, она передала Изабелле, которая не танцевала, свой букет. Охотно оказавшая ей эту услугу Изабелла через несколько минут заметила рядом с собой Эдварда Розье. От его приятной улыбки не осталось и следа – весь он дышал отважной решимостью. Подобная перемена заставила бы Изабеллу улыбнуться, если бы она не понимала, что в глубине души молодого человека бушевала буря. Обычно-то от него пахло духами, а не порохом. Несколько мгновений Розье пристально смотрел на нее, словно давая понять, что сейчас опасен, затем взглянул на букет, и взгляд его смягчился:

– Это анютины глазки. Конечно, ее?

Изабелла приветливо улыбнулась.

– Да, она дала мне их на время танца.

– Можно мне подержать их немного, миссис Озмонд? – взмолился молодой человек.

– Нет, я не могу доверять вам. Боюсь, вы не вернете букет.

– Я тоже не уверен в себе. Наверное, я способен тут же убежать с ними отсюда. Но можно мне взять хотя бы один цветок?

Изабелла несколько секунд колебалась, потом улыбнулась и протянула Розье букет.

– Выберите сами. То, что я для вас делаю, ужасно.

– О, если бы вы сделали больше, миссис Озмонд! – жалобно воскликнул молодой человек, вставив в глаз свой монокль и тщательно выбирая цветок.

– Только не вдевайте его себе в петлицу, – произнесла Изабелла. – Ни в коем случае!

– Мне хотелось бы, чтобы Пэнси увидела его. Она отказалась танцевать со мной, но мне хотелось бы показать ей, что я по-прежнему верю в ее чувство.

– Показать ей – куда ни шло, но здесь есть и другие. Ее отец не разрешил ей танцевать с вами.

– И это все, что вы можете для меня сделать? Я ожидал от вас большего, миссис Озмонд, – сказал молодой человек с укоризной. – Разве вы не помните – наше знакомство уходит в далекое прошлое, в дни нашего невинного детства!

– Не надо мне напоминать, как я стара, – с улыбкой ответила Изабелла. – Зачем постоянно возвращаться к тому, чего я не отрицаю? Но, должна сказать вам, какими бы друзьями мы ни были, если бы вы оказали мне честь и предложили выйти за вас замуж, я бы вам отказала.

– О, значит, вы недооцениваете меня. Скажите уж сразу, что вы считаете меня пустым человеком!

– Я очень высоко вас ценю, но я от вас не в восторге – я имею в виду вас как партию для Пэнси.

– Очень хорошо. Я понимаю. Вы жалеете меня, вот и все.

Эдвард Розье совершенно не к месту оглянулся по сторонам, блеснув своим моноклем. Для него было новостью, что он может прийтись не по вкусу, но у него хватило гордости, чтобы не допустить даже в мыслях, что это может быть общим правилом.

Изабелла некоторое время молчала. Манеры и внешний облик Розье вовсе не выражали то, что он переживает трагедию, – чего стоил только его этот поблескивающий монокль. Но вдруг она почувствовала себя растроганной – в конце концов, их переживания имели нечто общее. Она поняла, что перед ней – если не в самой романтической, то в достаточно убедительной форме – нечто бесконечно волнующее: юная любовь, сражающаяся с бедой.

– Вы и вправду будете к ней добры? – тихо спросила Изабелла.

Розье опустил глаза и с благоговением поднес к губам цветок, затем снова взглянул на собеседницу.

– Меня вам жаль. А ее?