Портрет Лукреции

В тот день Лукреции уложили волосы в феррарском стиле, примерно как у Элизабетты: скрутили пряди, начиная от висков, и закололи множеством острых шпилек. Лукреция не уверена, по душе ли ей такая прическа: от тяжелой короны локонов затекает шея. Но Лукреция не жалуется, только кивает, улыбается и обещает дать Клелии время.

Элизабетта довольно кивает и собирается уходить: у нее важная встреча. Взгляд золовки говорит: «Ты все знаешь, ты догадалась, верно?» Лукреция провожает ее до двери, шагает в такт и без слов отвечает: «Да, догадалась, и никому не скажу».

Тем вечером Альфонсо приходит в ее покои раньше, чем обычно. Лукреция еще готовится ко сну: Эмилия снимает с нее воротник, булавку за булавкой, а Клелия развязывает cintura, который она надевала к ужину.

— Прошу, продолжайте, — успокаивает Альфонсо служанок, застывших при его появлении.

Он садится в кресло прямо на аккуратно разложенную одежду, но ни Лукреция, ни Эмилия, ни Клелия не решаются ему сказать, что он мнет ткань. Клелия убирает cintura в шкатулку на столе возле кресла, и Альфонсо поднимает свой подарок, перебирает пальцами золотые звенья и рубины.

— У вас новая прическа, — внезапно замечает он.

Лукреция стоит посреди комнаты в нижнем платье и юбках.

— Да, — отвечает она, повернувшись к мужу. — У меня новый стиль.

Она ждет, что он одобрит или не одобрит изменение, или заметит, что у Элизабетты такая же прическа, однако Альфонсо молчит. Потом встает с cintura в руках, идет к окну и рассматривает ее со всех сторон.

— У меня для вас чудесные новости. Бастианино прибудет завтра утром писать ваш портрет.

— Да, я слышала. И…

— Слышали? — Альфонсо останавливается на полпути. — От кого же?

— От Нунциаты. Она сказала…

— А она откуда узнала?

— Если не ошибаюсь… — Лукреция уже жалеет о своих словах. — Ее друг заказал работу у Бастианино, однако Бастианино будет здесь, у нас, поэтому не успеет вовремя с…

— Ясно.

Альфонсо ходит по комнате кругами, от камина к окну, к двери, креслу. Служанки опускают головы, торопятся, им неймется поскорее убраться. Лукреция хотела бы отпустить их: чем быстрее Альфонсо сделает то, за чем пришел, тем скорее уйдет, — но муж добавляет:

— Говорят, вы много времени проводите с моими сестрами.

Лукреция замирает. Это вопрос или утверждение? Как лучше ответить?

— Я… Да, наверное.

— С Нунциатой?

— Да.

— Только с ней или с Элизабеттой тоже?

— С обеими. Элизабетта первой… — Лукреция умолкает, повинуясь предчувствию.

— Продолжайте.

— Первой… Элизабетта… захотела со мной общаться. Она очень радушно меня встретила, а потом… Нунциата… — Лукреция колеблется. Как все ему объяснить? Какое объяснение он, собственно, хочет услышать? А еще она боится по неосторожности сказать что-нибудь не то. — Нунциата… решила к нам присоединиться. И теперь…

— Теперь? — поторапливает муж.

— Они… Она… Они обе… великодушно… составили мне компанию…

— Вы всегда втроем?

— Иногда.

— А когда вдвоем?.. Вы одна с Нунциатой? Или с Элизабеттой?

Лукреция кивает.

— С вами еще кто-нибудь бывает?

— Нет, — поспешно отвечает она. — Да. Иногда присоединяются компаньонки Элизабетты. Или… или придворные. Например, тот поэт, который нравится Нунциате.

— А с кем вы проводите больше времени: с Нунциатой или с Элизабеттой? Или одинаково?

— Наверное… больше с…

— Элизабеттой? — подсказывает Альфонсо.

— Да, пожалуй.

— И чем вы занимаетесь?

— Мы… гуляем… по лоджии. Меня приглашают… на вечера в ее салоне.

— Несколько раз в неделю вы вместе уезжаете из castello, верно?

— Да.

— На лошадях?

— Да.

— Катаетесь?

— Да.

Альфонсо кивает, обдумывая ее ответ, cintura скользит из одной руки в другую. Потом он берет Лукрецию за руку и ведет ее в спальню.

— Уже поздно. Вы, наверное, устали.

— Ваша светлость, не могли бы вы немного приподнять подбородок? Выше. Чуточку выше. Отлично, отлично, вот так! Теперь повернитесь, пожалуйста, к окну, медленно, медленно… Да! Прошу, ваша светлость, замрите.

Художник стоит посреди Salone dei Giochi[56], залитого солнечными лучами. Лукреция видит его неподвижную фигуру лишь краем глаза: она повернута лицом к стене, ноги вместе, руки подняты, как перед прыжком в воду или акробатическим трюком.

— Да, — бормочет про себя художник, рисуя в воздухе круги, будто невидимой кистью. Мысленно он уже приступил к портрету. Потом, не оборачиваясь, он говорит кому-то за спиной: — Видите, ваше высочество? Мне кажется, эта поза лучше предыдущей: видна линия подбородка, изящность шеи, хотя, конечно, такой румянец не передашь никакой краской! Восхитительно, несравненно! А лоб!