Портрет Лукреции

Конечно, это Элизабетта и Контрари. Золовку Лукреция узнает по быстрым шагам и профилю, капитана — по широким плечам и шляпе с пером. На миг она оказывается среди них: это ее обдувает ветер на вершине башни, это она тайком выкрадывает запретные объятия; она Элизабетта, она Контрари; ее поглощает сила их любви.

Она смотрит на них всего мгновение и сразу отводит глаза.

Альфонсо глядит на нее в упор.

Лукреция силится улыбнуться, но сердце под корсажем гулко колотится. Неужели Альфонсо что-то почувствовал? По выражению ее лица, по взгляду? Разве это возможно?

Как бы то ни было, он что-то заметил. Он выглядывает из окна, осматривает зубчатые стены, башню, небо, и Леонелло тоже подходит к нему.

Рискнув, Лукреция косится на окно. Элизабетта одна. Контрари ушел.

Она облегченно выдыхает. Может, обойдется.

Альфонсо следит, как сестра идет из одного конца башни в другой. На его лице задумчивость; голова наклонена вбок, руки скрещены на груди. Когда Элизабетта исчезает в проходе посередине башни, он отворачивается от окна и шагает к Бастианино. Долго, оценивающе разглядывает набросок, а потом вдруг убирает холст с мольберта.

— По-моему, я выразился ясно, — произносит он, почти не размыкая губ. — Я хочу портрет, где запечатлена ее… как бы выразиться? Ее величие, ее благородство. Понимаете? Она не простая смертная, так изобразите ее соответственно! Потрудитесь, чтобы портрет в первую очередь отражал именно это. Мне нужно, чтобы люди смотрели на нее и сразу понимали, кто перед ними — царственная, утонченная, недосягаемая дама.

Бастианино изумленно глазеет на Альфонсо, потом берет себя в руки.

— Конечно, ваше высочество, — отвечает он, поклонившись. — Я сделаю все, что в моих силах.

Альфонсо кивает. Затем отбрасывает эскиз и уходит из комнаты, ни на кого не глядя.

Утром к двери приносят послание, где почерком герцога написано: сегодня Лукрецию будут рисовать в наряде, сшитом по его указу и доставленном вчера ночью. Не могла бы Лукреция его надеть вместе с подарком на помолвку и спуститься в салон? Послание подписано: «Твой Альфонсо».

На крючок в стене квадратной комнаты повешены юбки. Корсаж и рукава отдельно лежат на комоде. С порога кажется, будто кто-то убил женщину, разрезал на четыре части и спокойно разложил по комнате.

Эмилия радостно хлопает в ладоши, подбегает к юбкам и гладит шелковую ткань, на что та отвечает нежным шелестом; затем камеристка поднимает рукав и кладет обратно, щебечет о великолепном материале, вышивке, ярком узоре. Даже Клелия выдавливает нечто похожее на улыбку. Она тоже, не устояв, трогает платье.

Лукреция позволяет себя одеть. Поднимает руки, опускает, поворачивается, наклоняет голову, подняв глаза на желтушно-серые облака, разбухшие перед дождем.

Когда Эмилия и Клелия подводят ее к зеркалу, в отражении она видит слегка встревоженное лицо. Платье не пышное, по фигуре, складки юбок мягко обтекают ноги. Высокий жесткий воротник закрывает шею, не дает повернуть голову, царапает кожу, будто когтями. От плеча до самых запястий идут огромные пышные рукава, и ее руки выглядывают из-под узорчатых манжет, как бледные и беззащитные лапки мыши. Такого Лукреция еще не носила: корсет туго затягивает талию, объемистые рукава и сборчатые юбки делают ее тонкой, как тростинка. Она сама себя не узнает. Совсем не похоже на платья из Флоренции; впрочем, Элизабетта, Нунциата и придворные дамы в castello тоже ничего подобного не носят. Любопытно, почему Альфонсо заказал такое платье для супружеского портрета? Больше всего тревожит сама ткань — темно-красная, с выпуклым черным узором из дамаста; если приглядеться, местами алая ткань выступает над ним, а потом черный орнамент снова берет верх. Так это черное на красном или красное на черном? Лукреция смотрит и смотрит, но никак не может понять, как же замысловатая черная решетка узора относится к красному. Она берет его в плен или же освобождает? Голова идет кругом — кажется, все связи и границы между цветами и предметами стираются.

В Salone dei Giochi, среди фресок с борьбой и битвами, стоит Бастианино. Завидев Лукрецию, он обнажает кривые волчьи зубы в широкой ухмылке.

— Да-да! — радуется художник, скрестив руки и смахнув волосы с лица. — Великолепно, ваша светлость, просто великолепно! Портрет получится безупречный!

Альфонсо читает книгу, поставив ногу на табурет, и оглядывает Лукрецию поверх страницы. Бастианино подводит ее к креслу и поправляет платье, осыпая дежурными комплиментами и откровенной лестью, разглаживает складки, дергает подол то в одну, то в другую сторону, потом немного отодвигает, обнажая носы туфель. Под спину ей он подкладывает подушку, чтобы сидела прямее, и кладет ее руку на стол.

Затем проворно отходит назад на три шага, потом еще на три, помедленнее, и еще.

— Вот оно! — Он простирает руки, будто хочет ее обнять. — Видите?