Портрет Лукреции

Однако в ночь, когда раздается ужасный шум, она спит — сама не понимает, как уснула. Громкий звук вырывает ее из сна, как тонущего — из воды. Оказывается, она не гуляет по крытому переходу во Флоренции, а ежится в холодном, темном месте. На мгновение она теряется в беспросветной черноте, шарит вокруг. Альфонсо в кровати? В комнате? Руки касается лишь простынь и шершавый полог.

Отчего она проснулась? Лукреция вертит головой, ищет источник звука. Может, показалось?

Ответом ей служит высокий, отчаянный крик, исходящий из самых глубин души. Он вновь и вновь пронзает ночную тишину castello, разрезает воздух, как бритва, острыми зубами впивается в уши.

Господи, что же случилось? Она вскакивает с постели, отдергивает полог, выходит за дверь. Во мраке салона к ней неуверенно шагает Эмилия — волосы служанки спутаны, лицо искажено страхом.

— Вы слышали? — спрашивает она.

— Да.

— Что это было?

Девушки хватают друг друга за руки. Камеристка дрожит, прижимает вторую руку к груди, словно пытается удержать рвущееся наружу сердце.

И снова крик, уже громче, а за ним слова:

— Нет, нет, нет!

Голос женщины, обезумевшей от страха. Лукреция бежит к двери, но Эмилия ее останавливает.

— Прошу, — рыдает женщина, — пожалуйста, нет!

Лукреция прижимается ухом к деревянной панели на двери.

— Кто это? — шепчет Эмилия.

— Не знаю.

— Что нам делать? Позвать стражу? Или?..

— Тсс! — Лукреция прислушивается.

— Прошу, прошу! — молит о пощаде женщина.

Лукреция нащупывает засов и отодвигает.

Эмилия, догадавшись о намерении госпожи, пытается ее остановить:

— Ваша светлость, нет, не делайте этого, вы…

— Пусти.

— Не ходите туда!

— Ей нужна помощь.

— Там что-то ужасное, а вы…

— Пусти, я сказала! — приказывает Лукреция.

Эмилия покоряется. Лукреция отодвигает засов, открывает дверь и выходит.

Сперва она различает лишь стук крови в ушах. Затем этажом ниже слышится возня, лязг оружия, и множество ног несутся сначала в комнату, потом прочь из нее, затем вверх и вниз по коридору. Гудят напряженные мужские голоса.

И вновь надтреснутый женский голос слезно умоляет:

— Пощадите!

Лукреция почти спускается по лестнице — узнать, кто эта несчастная, попробовать ей помочь, чем сумеет. Должен ведь быть какой-нибудь выход!.. Вдруг женщина отчетливо произносит:

— Альфонсо, пожалуйста!

Имя бьет Лукрецию по голове, каждый слог стучит по вискам. Альфонсо там? Он все видит? Пытается помочь? Или наблюдает, а то и участвует? Не может быть! Она ослышалась!

Женщина повторяет:

— Альфонсо, умоляю! Остановись!

Внизу хлопает дверь. И — тишина.

Лукреция стоит в коридоре, обдуваемая ледяным дыханием castello. Потом, спотыкаясь, возвращается к себе, не обращает внимания на расспросы служанки, молча задвигает засовы — один за другим, один за другим.

Наутро castello стоит в гнетущем оцепенении; тишина распирает коридоры и салоны изнутри. Лукреция не идет на обычную прогулку по террасе, Элизабетта не посылает за ней, не зовет к себе; Нунциата не выпускает спаниеля на лоджию подышать свежим воздухом. Даже город — по крайней мере, его фрагменты, видные из высоких окон, — странно затихает, и серый туман клубится на углах улиц и пьяццы.

Завтрак оставляют под дверью. От привычного теплого молока с пожелтевшей сморщенной пенкой накатывает тошнота. Лукреция ставит нетронутую тарелку обратно на поднос.

Эмилия ходит на цыпочках, поправляет гобелены, вытирает пыль с картин, свертков с красителями, бутылок льняного масла. Клелия сидит в кресле у окна, неумело вышивает лепестки по краю халата Лукреции и время от времени тяжко вздыхает.

Лукреция посылает ее к Элизабетте: пусть спросит, не желает ли она прогуляться по террасе.

Вернувшись, Клелия сообщает, что к двери никто не подошел.

К середине тягостного утра к ним стучит слуга с нижних этажей и просит Клелию уложить платье с портрета в сундук, а еще передает, что Лукреции велели оставаться в комнате до особого распоряжения.

Лукреция подходит к нему.

— Почему я должна оставаться здесь? Кто распорядился?

Слуга низко кланяется.

— Его высочество герцог. Он глубоко сожалеет, что сам не смог передать свое пожелание, но…

— Герцог так сказал? Почему?

Глаза слуги испуганно бегают по комнате.

— Я… не могу сказать, госпожа, мне только поручили… — Запнувшись, он снова кланяется, красный от смущения.

Вот бы схватить его за рукав и вытрясти правду! Что все это означает? Но она лишь подергивает ткань корсажа, изображая спокойствие.

— Почему забирают платье? И куда?

— В Sala dell’Aurora[57], т-там будет его высочество, — запинается слуга. — Думаю, для… п-портрета вашей светлости.

— Портрета? — Она поджимает губы, крепко задумавшись. — Можешь идти. Я сама принесу платье.

Краска сходит с лица слуги.

— Но его высочество велел…

— Я знаю, что он велел! Спущусь сама.