Портрет поздней империи. Андрей Битов

Последним пунктом визита был Валаам. Мы пришли туда утром на «комете», сходили в храм, погуляли по острову. На обед нас пригласил главный трапезничий монастыря отец Мефодий. Родом он был из Черногории, по-русски говорил очень хорошо, но шепотом несколько раз переспросил меня, в чем значение и величие Битова для русской литературы. Прием был очень скромный — коньяк, вино, сухофрукты. Дежурные вопросы и улыбки. Андрей Георгиевич посмотрел на все это и говорит:

— А можно я прочитаю свое стихотворение про Сретение?

— Конечно, Андрей Георгиевич, — милостиво разрешил отец Мефодий.

Битов поднялся и прочитал.

Отец Мефодий очень возбудился:

— Друзья, сейчас вы полчасика погуляете, а мы накроем столы. Будем общаться, обедать, выпивать, спорить! Мы обязательно должны продолжить общение!

— Но у нас обратная «комета» через полчаса, — Битов поглядел хитро.

— Ничего, у нас для вас есть патриарший катер!!!

Мы летели на катере над вечерней летней Ладогой. Все молчали. Каждый думал о своем, а может быть об общем — такая уж вокруг царила красота белой северной ночи. Один лишь я, отягощенный мечтами о написании романа, корыстно размышлял над вырванным у Битова ответом на вопрос, как он перешел от рассказов к роману. «А никак, — ответил Андрей Георгиевич, — просто стал длиннее писать».

Сейчас, когда его уже нет, задумаешься иногда, где, у кого найти так необходимые современной литературе битовские качества — свободу и честь? И не находишь порой. И отчаиваешься. А потом додумаешься до того, что и не нужно ни у кого искать. Потому что сам Битов никуда не уходил…

2019

Владмир Нузов Нью-Джерси, США Последний день рождения

© В. Нузов

Он родился в Ленинграде, в приснопамятном 37-м году. Успел пожить в осажденном городе, был блокадником. Окончил Горный институт, но первые опубликованные рассказы привлекли внимание известной ленинградской писательницы Веры Федоровны Пановой. Высшие литературные курсы в Москве сделали его одним из многих советских людей, метавшихся между двумя столицами.

…Никто так точно не описал моей первой несчастной влюбленности, как он.

Это были его «Дни человека». Потом я прочитал едва ли не все, что он написал: «Пушкинский дом», «Уроки Армении», «Улетающий Монахов», «Семь путешествий»… Ставлю многоточие, потому что любой его текст − кладезь мудрости, пример высочайшей требовательности к себе как писателю. Не побоюсь громких слов, назвав его классиком современной русской литературы… О многом говорит присужденная ему в девяностые годы ушедшего века Пушкинская премия…

Помню, как пригласил его на литературное объединение «Магистраль», руководимое поэтом Григорием Михайловичем Левиным. На следующем после визита Андрея занятии Григорий Михайлович сказал: «Со временем на этом здании (то был, к слову сказать, ЦДКЖ — Центральный дом культуры железнодорожников) будет висеть мемориальная доска в честь Андрея Георгиевича Битова». Дай-то Бог!

Андрей был настоящий ленинградец: мягкий, обходительный, интеллигентнейший человек. Он гордился тем, что родился в день основания родного города.

Последний раз я слышал его прекрасный голос в мае сего года, когда по телефону поздравил его с днем рождения. Увы, тот день рождения оказался последним…

А познакомились мы в Москве, в ЦДЛ. Познакомил нас Василий Павлович Аксенов, мы стояли уже втроем, Андрей что-то увлеченно рассказывал собеседнику.

— Не может быть! — усомнился в чем-то Аксенов. Андрей завел большой палец правой руки за передние зубы и поклялся:

— Гад буду!

Произнес он, конечно, совсем другое слово, которое я привести здесь не могу… Наверное, продолжению нашего знакомства во многом способствовало то, что в Москве мы были едва ли не соседями: Андрей жил у метро «Беляево», я — на «Академической».

Потом Андрей получил небольшую квартиру у метро «Красносельская», на Краснопрудной улице. Я немного помог ему при переезде: тянул телефонный провод из одной комнаты в другую. Чуть позднее в эту квартиру из Ленинграда переехала мама Андрея − Ольга Алексеевна.

Захожу как-то к нему, он лежит на диване, что-то читает. В ответ на мой вопрос: «Что читаешь, Андрей?» — последовал ответ: «Александра Сергеевича».

Было бы банальностью сказать, что Пушкин был любимым писателем Андрея. Это ясно и так: самый знаменитый его роман назывался «Пушкинский дом», а толстенный том произведений Пушкина с предисловием Битова носит название «Предположение жить». Едва ли не все пушкиноведы в один голос твердили, что Пушкин-де к концу 1836 года исписался, посему исподволь искал смерти. Андрей восстал против всех специалистов по Пушкину и назвал том его избранного, повторюсь,

«Предположение жить».

Что еще запомнилось из общения с ним? Идем мы как-то по Профсоюзной улице, направляясь к станции метро «Академическая», говорим о том о сем. Вдруг Андрей начинает читать стихи: