Портрет поздней империи. Андрей Битов

Полный разгром противника! Но Андрей не унимался, наносил удары по уходящим из зала: «Я еще только начал говорить, но вы можете идти к черту!»… Самым «пиковым» было его высказывание: «Никто не заставляет меня любить Путина, и не заставит. Но он хотя бы работает — в отличие от всех других! В том числе работает и над собой…» Некоторые тут же встали и вышли из зала, но большинство слушателей остались, и, что удивительно, шумно зааплодировали. Надо отметить, что большинство зала составляли наши соотечественники, давно живущие во Франции, но почувствовавшие вдруг себя сторонниками битовских идей. Андрей, как всегда, «вынул душу» у слушающих и сделал с ней что хотел. Он уже хрипел, но продолжал говорить… Столь бешеная «растрата себя» сказалась, увы — в аэропорту на обратном пути Андрей потерял сознание, и неискусные санитары, появившиеся в медицине благодаря толерантности, выбили ему дыхательной трубкой зубы, после чего он оказался в случайной больнице, и его долго не могли найти… Он всю жизнь прожил вот так — «на разрыв аорты»!.. любимая его цитата из любимого его поэта. Прощай, Андрей! Ты — незабываем.

2019

Ирина Роднянская Москва Застигнувший себя

© И. Роднянская

…Только сейчас я поняла, что дебют Битова в свое время прозевала; его книжка «Большой шар» в 1963 году не попала мне в руки. И только в 1968-м моя близкая приятельница-однокашница Анна Фрумкина (впоследствии не раз выступавшая в печати по другим поводам) передала мне, видимо, купленную ею книгу рассказов «Аптекарский остров» с многозначительным возгласом: «Смотри!» Да, там уже были сплошные шедевры: «Большой шар», «Бабушкина пиала», «Дверь», послужившая началом романа-пунктира о Монахове, и, главное, дивный рассказ, давший название сборнику и впоследствии издававшийся под титлом «Но-га». Тогда, в той обстановке, мне было важно и то, что передо мной оказался не советский (в духе шестидесятничества), не антисоветский, а совершенно внесоветский писатель. Я не сразу осознала это разительное впечатление; помог умница-«маргинал» Сергей Чудаков, заметивший мне, что у Битова социальные роли вторичны по сравнению с оголенно-экзистенциальными: мальчик, женщина, отец, сын и т. п. Сегодняшним поколениям не понять уже, как это было ново и дерзко, пуще всякого диссидентства.

С тех пор я «запала» на писателя Битова и, в роли литературного критика, кажется, не пропускала случая отозваться на каждую его творческую инициативу. Он стал моим главным «поколенческим» автором, по которому я сверяла часы собственного умонастроения. (Сейчас определенно уверилась, что Битов — крупнейший и важнейший новый прозаик второй полвины минувшего века.) Роман «Пушкинский дом», который стал для меня, должно быть, тем же, чем для сомышленников Лермонтова «Герой нашего времени», я прочитала еще в «самиздате» и в первой большой статье об Андрее вынуждена была давать аттестации его персонажам, утаивая, откуда они вообще взялись. (Это было еще до гонений на писателя за участие в «Метрополе», помянутых им в «Ожидании обезьян». В разгар этих гонений, помнится, у меня сняли даже невинную статейку в журнале «Детская литература» с его запретным именем.) Ну и времечко! Между тем я люблю это время — время семидесятников, внутренне совершенно свободных от смягченных реликтов официальной идеологии, — время Маканина, Чухонцева, Кушнера и, понятно, Битова; Аверинцева, наконец, — время, с которым я стараюсь себя отождествить.

Андрей Битов, предполагаю, относился с неким одобрением к тому, что я писала о нем и как его прозу понимала. Иначе он не попросил бы меня срочно сладить послесловие к своему довольно позднему собранию повестей «Обоснованная ревность», что в жуткой спешке и было исполнено. Иначе не предложил бы присудить мне Новую Пушкинскую премию (о чем догадываюсь, хотя мне неведомы тайны совещательной комнаты жюри). Иначе не пригласил бы в 2007 году на свой юбилей в Питер. (Боже, какое было счастье — с гостями из Армении и Грузии, с общим выражением искреннейшей любви к юбиляру, прежде всего — самих питерцев, гордящихся таким земляком и понимающим его масштаб, — с праздничным фейерверком в финале!) Однако личное наше знакомство (я даже не помню, кто и когда ему способствовал) было не слишком близким и весьма пунктирным.