Портрет поздней империи. Андрей Битов

Вот уже кончается дорога,
с каждым днем все тоньше жизни нить.
Легкой жизни я просил у Бога.
Легкой смерти надо бы просить.

Я не знал этого четверостишия, спросил Андрея об авторе.

— Иван Тхоржевский, — был его ответ.

Как-то в Нью-Йорк приехал Андрей Вознесенский, я брал у него интервью.

Вопрос — ответ, вопрос — ответ, обычное дело. По окончании интервью Андрей вдруг спрашивает меня:

— Ты взял много интервью. Кто из собеседников показался тебе самым умным?

— Андрей Битов, — не задумываясь, выпалил я.

— А я как же? — по-детски наивно спрашивает Вознесенский.

И я весьма неуклюже начинаю выруливать из своей бестолковой бестактности… Да так, мне помнится, как следует и не вырулил…

Тексты Андрея можно разобрать на цитаты. Навскидку приведу одну из них:

«Армия − шанс провинциала».

Будучи великолепным стилистом, прозаиком, он иногда говорил о себе: «Я пишу про заек!»

И добился того, чтобы в Пушкинских Горах был поставлен памятник зайцу, перебежавшему дорогу Пушкину, когда Александр Сергеевич собрался из Михайловского в Петербург, чтобы стать на Сенатской площади в ряды мятежников-декабристов.

И по его же идее в северной столице был поставлен памятник… Чижику-Пыжику.

2019

Валерий Попов Санкт-Петербург На разрыв аорты

© В. Попов

Андрея Битова я видел в предпоследний раз в январе 2016-го на парижском Книжном салоне. Он был явно измотан физически, но дух его был, как прежде, неукротим. В любом дуэте, и даже трио, и даже в квартете он непременно становился в конце концов не только главным, а просто — единственным, яростно «изничтожая» соперников. Можно вспомнить самое многолюдное и бурное действо — круглый стол «Контуры будущего». В соперниках Битова были неслабые «бойцы», ярко зарекомендовавшие себя до этого: известный швейцарский журналист Ги Меттан и французский писатель и политик, бывший депутат, Жан Блю. Жан Блю назвал себя «советником Кремля» и рассказал о своей книге «Путин», переведенной на русский язык.

Выступление Андрея можно назвать театром одного актера. Долго, сколько хотел, одним лишь взглядом прекращая «разговорчики в зале» и президиуме, он рассказывал о своем многолетнем, главном труде «Империя в четырех измерениях», представляющем собрание текстов, написанных в определенной внутренней связи. Эти книги переводились на французский язык в разной последовательности… Еще в 1960 году, по словам Битова, он подумал: хорошо бы начать такую книгу, которую я буду писать всю свою жизнь. Кончишься ты — кончится и книга. Только чтобы все это было правдой. А какую правду может сказать человек? Только ту, которую он сам знает.

К восторгу зала он назвал себя закоренелым антисоветчиком, но тут же, припугнув чрезмерно раздухарившихся, назвал себя «оголтелым империалистом», сторонником мощного государства. В общем — публику постоянно кидало в этом шторме то влево, то вправо. По его словам, он последние пятнадцать лет пишет книгу о том, что было советского — в русском, а русского — в советском (на этом месте известный французский славист Ренэ Герра, посвятивший свое творчество русской эмиграции, возмущенно зацокал языком). Андрей Битов признался, что пока не может понять, сколько чего — в чем, но надеется успеть разобраться в конечном итоге.

«Не проблема писать лучше других, потому что все пишут плохо. Проблема в том, чтобы не писать хуже себя, — тогда каждая секунда становится твоей. Это и есть тайна текста. Начинается все с точки, потом — буква, потом — слово…» — он говорил столько, сколько хотел…

Ошеломительным, вызвавшим гул зала, был главный итог. «То, что рухнул Советский Союз, — большая трагедия. В итоге — Европа становится советской, и США становятся советским государством, и они разбираются между собой — Россия же перестает быть советской». Логические ходы в тексте Битова сложны и порой понятны лишь ему. Но — вызывают, где бы он ни выступал, священный трепет у публики, как бы прикоснувшейся к бездне. Возможно, иногда он и сам себя изумлял, но держался при этом сурово, возражений не допускал. Он грубо одергивал пытавшихся выступать «вместе с ним», а почти забытому всеми Ги Меттану прямо сказал: «Наверное, вам пора на следующее заседание? Я не политкорректен, я — свободный человек, никогда не зависел ни от кого, кроме своей мамы».

Когда голос подал Ги Меттан, возражая Битову, русскоязычные парижане ему закричали: «Мы не вас слушать пришли!»