…Был также вопрос: «А вам что, до сих пор есть что сказать человечеству?» И ответ на него был резким: «Вот уж никогда мне не было что сказать человечеству. Я писал, потому что хотел что-то выяснить для себя, и еще − чтобы кто-то понял. Терпеть не могу понятие „профессии“. Если есть хоть один человек на свете, который поймет именно то, что написано, значит ты — не безумец. Двух одинаковых сумасшедших не бывает». И он еще говорил, что верил в возможность совершенства текста и пытался его добиться. А сегодня в кино нет сюжетов, и «нынешние детективщицы — соцреализм без социализма».
Тогда последовал вопрос: «А про что, как вы думаете, сегодня надо снимать кино?» Битов вспомнил, что тоже давно был знаком с Лидией Яковлевной Гинзбург, а она, в свою очередь, дружила с Борисом Бухштабом, увлекшимся молодым Айтматовым и его свежеэкранизированной ранней повестью про лошадь. «Джамиля… Джамиля… Какая „Джамиля“? Что они снимают про лошадей? − возмутилась Лидия Яковлевна. − Про нас надо снимать». И если бы Битов сам снял кино, оно было бы элементарно. Один человек. Все полтора часа. Больше никого в кадре. Идея возникла сорок лет назад, но, допустим, один человек — здесь, на пляже в Анапе. Просто как-то живет, а потом повесился. И только в самом конце возникают другие люди. Они его хоронят. Вот вокруг гроба возможны другие люди, а все кино — море, песок, осень, «смена сезона» (знаковое название) и какой-нибудь одиночка.
По ходу дела Битов отвечал, что последний фильм из тех, что нравились, — «Палп фикшн» Тарантино. Что со второго раза понравилось даже «Возвращение» Звягинцева. Что из четырех сценариев, экранизированных за жизнь, не стыдно более-менее за один. Что в печали сегодня часто посматривает телевизор. Что на «Киношоке» ему интересно поговорить с людьми. Дальше мы переключились на историю создания «В четверг и больше никогда», и он рассказал, как главную роль должна была играть Урусова — «настоящая старуха-княжна, отсидевшая много, с клюкой, некрасивая, но интересная», и у нее были изумительные пробы со Смоктуновским, но перед съемками она сломала ногу, и тогда взяли Добржанскую, «а это другая школа», и Смоктуновский сказал, что «он бы на ней никогда не женился». А потом Даль «перетянул одеяло на себя». Но пробы не сохранились, и никому уже ничего не докажешь…