Портрет поздней империи. Андрей Битов

Еще через год на «Киношоке» попросили вести колонку в фестивальной газете «Проводник». Сочинила три, одна из них целиком была посвящена Битову и проникнута благоговением. Сам он тогда не приехал, а я ничего не могла с собой поделать: он вечно казался худым и высоким, как Чехов, хотя это не так (я всего на сантиметр ниже ростом). Это, наверно, от ума — в том смысле, что редкий ум человека еще и слегка приподнимает над землей. «Что значит ум, как следует не ясно», — можно сказать, перефразируя Новеллу Матвееву. Битов умно молчал, например. Сидит, смотрит куда-то вниз, хмуро, как правило, — а видно, что умно. Знакомы были только в его старости (теперь уже и моей), так что заговорит — всегда медленно, тихо, хрипло, с долгими паузами, но такими, что не перебьешь, в голову не придет. И не только потому, что все кругом навеки затвердили, что болен, болен, болен… Ну, болен — больше не бегает трусцой, как всю молодость, — но он умел думать лицом. Черт его знает, как это, мимика не была особенно подвижной, и в глаза глядел редко — как правило, когда смеялся. Но сосредоточенность выпирала.

Есть старый анекдот про Бетти Дэвис, получившую известность после экранизации Моэма «Бремя страстей человеческих». Там была кульминационная сцена, когда ее героиня крайне сосредоточенно, переживая личную драму, спускается по лестнице. Один из журналистов спросил артистку, ставшую звездой: «О чем вы на самом деле думали, спускаясь по этой лестнице?» Она честно ответила, что считала ступеньки. Думаю, Битов оценил бы анекдот, однако загадка ауры, харизмы, чего-то не такого, как у «простых людей», присутствовала в нем всегда. Сколько бы человек ни повторял, что стал писателем, лишь бы каждый день не ходить на работу, в первую очередь он был мыслителем. Эремитом из ленинградского «Эремитаже» — при том что если каждый мыслитель по определению является отшельником, анахоретом он вовсе не был. Это несовпадение греко-латинских слов ему тоже, наверно, понравилась бы. Эремит — безусловно. Анахорет — ни в коем случае.

Конечно, мог замыкаться и не выходить из комнаты. Но если выходил, почти всегда был в чьем-то сопровождении и вокруг собиралась компания, будь то Юрий Беляев или Баадур Цуладзе. За столом никто не напрягался, поскольку чужие не подсаживались — не смели, свои говорили по делу, а слушать Битов умел с выраженным вниманием, совершенно без жажды «руководить столом». В какой-то момент обнаружил сородичей в Адыгее — что-то совпало в генеалогическом древе плюс фамилия, и с тех пор с «Киношока» его всякий раз забирали на несколько дней и увозили в аул, кормить, поить и чествовать. Возвращали с большими запасами чачи и местных специалитетов. Стал гордо повторять: «Я теперь адыг», хотя связь с Джемете была не только в том: в начале осени 1936 года мама и папа зачали Битова именно на берегах анапского «русского моря». Бывая в Анапе, всегда шел в церковь и ставил свечки за папу и за маму. Длилось это до самых последних лет.

В Livejournal, который вела и где можно было писать безграмотно, еще и пользуясь обсценной лексикой, однажды сделала запись:

Старый армянский коньяк

Apr. 27^th, 2009 | 07:00 pm

Почти целый день с Битовым. Щастье.

Х… чего расскажу. Мое.

Именно в тот день мы ходили в магазин и потом жарили котлеты. «Я пришла к поэту в гости» только благодаря опять же адекватной Кате В. Было очень туго с деньгами — нечем кошку кормить — и она предложила сделать с Битовым интервью для журнала, где «хорошо платят». Тут уж все записалось, было опубликовано и существует как есть. Особый фрагмент, который здесь стоит привести, — про блокаду и только во избежание дальнейших дискуссий с подружками по известному поводу (мы же никогда не перестанем вспоминать его вместе с ним самим):