…Работы было много. Слишком много для скрупулезного в выполнении профессиональных обязательств художника. Известность, заказы не изменили привычного метода работы, размеренного и неторопливого ее хода. Боровиковский мог работать больше и дольше каждый день, урывая часы у отдыха, сна, приятельских встреч, но не мог писать быстрее, и это в лучший период жизни, которым стали для него павловские годы. Просто его полотна стали отражением не состоявшейся на деле, но жившей в человеческих сердцах „весны девяностых годов“. Весна кончилась на рубеже нового столетия вместе с роковыми событиями в ночном Михайловском замке. Они были тоже во многом следствием той весны, может быть, самым неотвратимым. И вот один из появившихся в рукописных списках откликов — „Разговор в царстве мертвых, носившийся в народе 1801 года“:
Глава 8
Советник академии трех знатнейших художеств
Ужели златой век… есть только мечта поэтическая? Ужели род человеческой должен вечно стремиться и вечно быть несчастлив?
Когда бог одарил [человека] талантом, он обязан быть верным своему призванию, и вообще поэзия и искусства, эти сестры, отнюдь не мешают, но способствуют внутреннему развитию.
И снова это была неудача. В 1730 году, выбирая на престол Анну Иоанновну, члены Верховного Тайного совета — „верховники“ имели в виду ограничение „кондициями“ царских прав. Московское „чудо освобождения от самовластья“, как назвали его иностранные дипломаты, не состоялось. В 1763 году, поддерживая свергшую Петра III немецкую принцессу, дворянские либералы рассчитывали на утверждение конституционных начал. Властная рука Екатерины II развеяла всякие иллюзии. В 1801 году разыгравшаяся в Михайловском замке кровавая драма должна была привести к конституции. Предательство одного из участников заговора — современники называли вскоре покончившего собой Талызина — сохранило незыблемыми права монарха. Независимо от подробностей той ночи Александр I поднялся на престол тем же самодержцем, что и его предшественники. Оставалось надеяться на скупые и неохотные обещания воспитанника Екатерины и швейцарца Лагарпа, на добровольное отречение от полноты власти. Когда-то Екатерина избавлялась ото всех любимцев Петра III, Павел — от приспешников матери, Александра одинаково устраивали те, кто служит и бабке, и отцу, лишь бы это было верное служение самой по себе идее самовластья. Если у него и были претензии, то разве что к А. А. Безбородко, скрывшему, по уверению современников, завещание Екатерины в пользу внука, вернее — передавшему в день смерти императрицы заветный документ Павлу. Но Безбородко уже не было в живых, остальные могли спокойно жить и преуспевать на царской службе. Именно служба, стабилизация государственных учреждений становится главной, предопределяя судьбы людей своим неукоснительным и безликим ходом.