Портреты и судьбы: Из ленинградской Пушкинианы

Обнаруженные сравнительно недавно в архиве Гончаровых письма Натальи Николаевны к старшему брагу в Полотняный Завод еще более подтверждают это высокое мнение о ней. Блестящая светская красавица, очаровательная Натали в этих письмах предстает перед нами вполне земной, умной женщиной, беспокоящейся о семье, заботливой женой, прекрасно разбирающейся в делах своего мужа и старающейся ему помочь. «…Ты знаешь, что пока я могла обойтись без помощи из дома, — пишет она Дмитрию Николаевичу летом 1836 года, — я это делала, но сейчас мое положение таково, что я считаю даже своим долгом помочь моему мужу в том затруднительном положении, в котором он находится; несправедливо, чтобы вся тяжесть содержания моей большой семьи падала на него одного, вот почему я вынуждена, дорогой брат, прибегнуть к твоей доброте и великодушному сердцу, чтобы умолять тебя назначить мне с помощью матери содержание, равное тому, которое получают сестры… откровенно признаюсь, что мы в таком бедственном положении, что бывают дни, когда я не знаю, как вести дом, голова у меня идет кругом. Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам и, следовательно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна… Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постаралась облегчить его положение… содержание, которое ты мне назначишь, пойдет на детей, а это уже благородная цель. Я прошу у тебя одолжения без ведома моего мужа, потому что если бы он знал об этом, то, несмотря на стесненные обстоятельства, в которых он находится, он помешал бы мне это сделать». В следующем письме брату (начало августа 1836 года) Наталья Николаевна умоляет Дмитрия Николаевича прислать Пушкину запас бумаги на год, письмо кончается многозначительной фразой: «Сейчас у него нет ни копейки, я тебе за это ручаюсь».

В «Рассказах князя и княгини Вяземских» друзья поэта подчеркивают, что Пушкин восхищался «природным смыслом» своей жены, а «она тоже любила его действительно». Княгиня Вера Федоровна не может забыть страданий Натальи Николаевны в предсмертные дни ее мужа. Огромное горе, семейные дела, требующие немедленного разрешения, сложные и тяжелые обстоятельства ее положения в обществе — все это сразу свалилось на хрупкие плечи молодой, неопытной женщины. В близкой ей семье Карамзиных ее жалели, защищали от нападок и называли бедной жертвой собственного легкомыслия и людской злобы. Александра Николаевна попросила П. И. Мещерского (мужа Екатерины Николаевны Карамзиной) принести для сестры стихи Лермонтова на смерть Пушкина, так как Наталья Николаевна жаждала прочесть все, что касается ее мужа, жаждала «говорить о нем, обвинять себя и плакать». Старшая дочь Карамзина, Софья Николаевна, увидев вдову поэта на второй день после смерти Пушкина, была поражена: взгляд ее блуждал, на нее нельзя было смотреть, по словам С. Н. Карамзиной, «без сердечной боли». Наталья Николаевна сразу же заговорила с ней о безмятежном выражении на лице ее мужа после смерти, — это было для нее очень важно.

Через две недели после смерти Пушкина Наталья Николаевна с детьми и сестрой Александрой Николаевной уезжает в Полотняный Завод, к брату Дмитрию. Состояние вдовы поэта в это время довольно точно описывает Д. Н. Гончаров в одном из писем сестре Екатерине, уехавшей из Петербурга вслед за мужем и жившей в Сульце вместе с Ж. Дантесом-Геккерном, убийцей Пушкина: «Натали и Александра в середине августа уехали в Ярополец с тремя старшими детьми, маленькая Таша осталась здесь (она — очаровательный и очень рослый для своих лет ребенок)… Как они поживают и что делают: живут очень неподвижно, проводят время как могут; понятно, что после жизни в Петербурге, где Натали носили на руках, она не может находить особой прелести в однообразной жизни завода, и она чаще грустна, чем весела, нередко прихварывает, что заставляет ее целыми неделями не выходить из своих комнат и не обедать со мною. Какие у нее планы на будущее, не выяснено; это будет зависеть от различных обстоятельств и от добрейшей тетушки (Екатерины Ивановны Загряжской, фрейлины императрицы. — Авт.), которая обещает в течение ближайшего месяца подарить нас своим присутствием, желая навестить Натали, к которой она продолжает относиться с материнской нежностью. Ты спрашиваешь меня, почему она не пишет тебе; по правде сказать, не знаю, но не предполагаю другой причины, кроме боязни уронить свое достоинство или, лучше сказать, свое доброе имя перепиской с тобой, и я думаю, что она напишет тебе не скоро».