Портреты Пером (СИ)

– Она иногда сама ранится, то скрепку найдёт и об неё, то пальцы ножкой стула придавит, – с беспокойством говорит Оливия. Она шьёт за столом, зашивает чьи-то джинсы, рядом горка носков и футболок.

– Не уследишь, – кивает Зак, закладывая пальцем книжку.

Их голоса и движения неохотно втекают в замедленный мир, окрашенный сепией, в котором Арсению полагается видеть только рыжую: её он рисует. Приходится отложить карандаш и дать Джиму закончить осмотр.

– Жалко её. – Оливия перекусывает нитку. Смотрит на сосредоточенно соединяющую паззлы Лайзу. – А ничего, что она паззлы собирает? Целыми днями ведь.

Джим кивает:

– Думаю, так она пытается собрать цельную картинку, для неё важно сделать разрозненное целым. Значит, ищет выход наружу из деформированного пространства, порождённого её же сознанием. Или так у неё преломляется воспоминание о Пере и Свободе. Мне не хватает данных для более конкретного вывода.

На этих словах тихие шаги из коридора переходят в открывающуюся дверь и её скрип, но ещё до того, как они трансформировались в образ Дженни, Арсений опустил голову. Её больше нет тут. Она на картине; и лучше не видеть.

Лайза оживляется.

– Дженни, это сад? Сад?

Арсений видит краем глаза, как она указывает пальцем на собранную картинку зимнего сада с жуткими вкраплениями гостиной.

– Сад?

– Да, сад. Правильно. В нём растут растения и цветы. Мы с тобой ходим их поливать, помнишь?

Арсений сгорбился над листом бумаги с набросками рыжей и её Зеркала.

Шаги – к нему.

Он поднял голову. Дженни рядом, её образ, лёгкий и почти реальный. Арсений сначала ощутил запах, от неё напахнуло уличной дождевой прохладой. Потом увидел: в её руках были ирисы, хранящие невесомый и нежный аромат, светло-лимонные как описать их запах ирисы пахнут бледно-жёлтой зарёй июня, июньским ветром перед рассветом росистым утром это не сладкий запах а предчувствие запаха, это можно нарисовать а среди них – тёмным, сыроватым тоном, зелёные – срезанные дубовые ветки, мокрые, и ветки боярышника (шипы).

– Завтра Ман Саури, летнее солнцестояние, – Дженни отложила свой букет на стол, рассыпав запах по кухне. Она улыбалась. Волосы слегка намокли, дождевые крапины были и на чистом зелёном платье. На улице моросило, наверное. Арсению мучительно и тоскливо было знать, что её не существует, такой живой, в облаке светлых цветов. – А встречать его надо сегодня, в сумерках, хорошим ужином. Джим, пирог фруктовый уже можно сделать?

Он что-то ответил и спросил сам; Арсений качнул головой, провожая взглядом выцветающую реальность. На миг запахи его почти обманули; но, верно, это кто-то раскрыл окно. Солнца нет, только запах дождя и цветов.

– Ман Саури, – повторила Дженни с удовольствием. Скрутила мокрые волосы, уложив на плечо. – Кельтский праздник самого длинного дня в году. В этот день собирали целебные травы, считалось, они обладают наибольшей силой. Радовались солнцу… Но ещё и грустили, потому что после этого дня солнце шло на убыль, уходя от людей во тьму. Радость и печаль, вот так. Но мы уже достаточно грустили. Почему бы не встретить праздник? Останьтесь сегодня с нами. Мы хотим ещё помянуть тех, кто погиб... за это время. Я у Райана свечки заказала, уже пришли.

Арсений сжимает пальцами собственное горло и отворачивается. Больно дышать.

– Нет, Дженни, – твёрдый голос Джима. Его рука касается плеча. – Мы не придём.

Джек попросил помочь отпустить призраков. В праздничную ночь, по кельтским верованиям, границы между миром живых и мёртвых стирались.

Они как воры пробрались на чердак с двумя поминальными свечами, чашей и пучками омелы.

Арсений созвал призраков со всего дома, потом они с крысом, прикрывая ладонями огоньки свечек, вели души за собой к озеру.

Дом молчал. Арсений слышал тихий шорох, с какими умирали камни его стен; или это дышал Дух Дома, раненый и истекающий кровью зверь, или шуршал осыпающийся иней. Он колол веки, оседая на ресницах.

У озера они подняли свечи высоко над головами и шагнули в воду. Чёрная вода тяжестью потянула ко дну, а когда ноги потеряли опору, Арсений схватил крыса за руку. Они ухнули в чёрную глубину; души, влекомые светом негаснущих свечей, посыпались следом, обращаясь в сверкающие сферы. Они падали сквозь тьму, похожие на звёзды, Видящий понял, что означал тот сон, со звёздами, которые надо было собирать по дому; серый свет, разлитый над поверхностью озера, стихал. Когда над головой сводом собора сомкнулась тьма, Арсений выпустил свечу. Джек сделал то же со своей. Сияющие сферы-души падали мимо них, как диковинный звездопад, в прозрачной черноте шуршали обрывки из мыслей и благодарность неведомой силе, отпустившей их на покой.

Наконец, все они исчезли; огоньки свечей погасли во тьме.

Не стало ни верха, ни низа, ни времени, ни желаний.

Видящий не помнил, что заставило их вернуться обратно.