Портреты Пером (СИ)

В свои недолгие отлучки из комнаты Джим слишком поглощён необходимостью сделать что-то и вернуться, а когда они выходят куда-то вместе с Арсением – внешний мир к ним сам не может пробиться.

Угольные фигуры на стене с каждым днём всё объёмнее и чётче, их рождение сопровождается физическим страданием Художника. Больные руки Пера (Джим не мог перестать называть его так) должны быть в покое. Но он рисует в общей сложности по десять-двенадцать часов в сутки. Сжимает зубы, обливается потом. Иногда садится на пол, а кисть выкатывается из пальцев. Бинты в свежей крови Джим складывает вечером в тазик. Дженни заберёт потом на стирку.

Обезболивающего нет, и единственное, что Джим может – промывать раны, накладывать чистые повязки и давать Арсению антибиотики. Они нужны и людям с ожогами, внизу, поэтому даёт очень мало.

Кроме того, есть приступы. Когда художнику не даётся образ. Арсений крючит пальцы, и без того искалеченные, запрокидывает голову. Разбрасывает мел и уголь, уложенные в обёрточной бумаге на стуле. То, что пытается нарисовать, как понял Джим, не помещается даже в разум Химеры.

В такие минуты Кукловод тоже перестаёт рисовать, садится рядом и пережидает: взгляд неподвижный, руки сложены на коленях.

Иногда приступы длятся по часу. Если не проходит и после, Химера начинает кидать в стену всё, что попадается под руку. Неведомая сила раздирает его изнутри и швыряет по всей комнате, но он нигде не в силах найти покоя.

После приступа он валится на матрас и надолго замирает, потом тянет к себе кого-то из них. Джим понимает эту зависимость как попытку ухватиться хоть за что-то материальное и не сойти с ума.

Или вскакивает среди ночи, включает софит и принимается черкать что-то на первых попавшихся бумажках.

А отдыхая после семи-восьми часов рисования, он лежит на полу и смотрит в потолок. Странная привычка, которой не было раньше – вытягивать руки и подолгу смотреть на них. Через него можно переступить в этот момент – не заметит.

Арсений фотографирует Джима в утренние часы приёма. За книгой или чаем. В ванной.

Иногда подходит, берёт его руку и прикладывается ухом к запястью.

Старается касаться постоянно: рук, плеч, коленей, пальцев (пальцы ещё и целует), волос. Заправляет выбившиеся пряди.

Он фотографирует Кукловода. По-другому. За рисованием, в библиотеке, если они сидят у камина, заляпанного краской. Даже из ванны принёс фотографию – моющегося. Как Кукловод пробует и изучает всё, что вокруг, так Перо фотографирует его за изучением.

Арсений сказал не называть себя Пером. Учил Джима произносить свою фамилию, после чего долго стоял у окна.

Один раз Джим вытащил его во внутренний двор.

Они долго бродили по сырым дорожкам – от дерева к дереву. Арсений трогал мох на статуе.

Потом они сидели на лавочке.

– Она меня сжирает. Картина, – он махнул рукой в сторону открытых окон верхней залы. Отсюда за ними был виден кусочек потолка. Арсений помолчал и добавил: – на всю жизнь возненавижу зеркала. Знаешь, чем это искусство отвратительно?

Джим отрицательно качнул головой, внимательно на него глядя.

Перо откинулся на спинку лавочки, а руки точно болят неловко уложил на коленях.

– Рисуешь не ты, а… тобой. Я не рвусь быть инструментом в руках высших сил, для этого хватает пророков и героев книжек. Но меня никто не спрашивает. В первую очередь – я себя не спрашиваю. То, что на стене, существует вопреки логике, здравому рассудку и желанию жить.

Он замолчал и стал смотреть, как вода бьёт из центральной розетки в фонтане.

– Ты стал инструментом, потерял возможность выбора…

Джим подошёл к нему, положив руки на его плечи. Здоровые, без единого шрама руки.

– Да, я вижу, что ты горишь. И ты сгоришь.

– По крайней мере… – Он не договорил, нахмурился и стал смотреть куда-то вбок, напряжённо, внимательно. – Джим, сухаря нет? Там воробьи… – указал в сторону дуба.

– Я не ношу с собой сухари.

Воробьи улетели некормленые. А к теме они больше не возвращались.

Ночью в окна начинают залетать комары. Приходится закрывать.

Они спят втроём на широком матрасе (притащен из спальни).

Ложась спать, Кукловод обычно тянет Перо к себе (хотя один раз подтащил Джима, ненадолго). Они могут долго лежать рядом, даже в обнимку, но Арсений потом перекатывается.

Иногда во сне он прижимается к Джиму, горячий, хрипло дышащий, и утыкается носом ему в плечо. Он горит весь, даже ладони сквозь бинты и пальцы. Ему снятся кошмары, заставляют сбивать одеяло и сшибать за пределы матраса подушку. Тыкаться в складку простыни, сжимать пододеяльник искалеченными руками. Иногда во время кошмаров Джим прижимает его к себе в слепой попытке помочь, но не знает, насколько это действенно.

Утро начинается с того, что Арсений открывает окно.

Они отмыли кухню и гостиную.

Принесли туда ламп, свечей, к камину – дров.

Каждый боялся оставаться без света.

В камине трещал огонь. Не для уюта, Дженни теперь знала.