Кукловод наблюдал за Джимом и Арсением.
За движениями серпа, за пальцами старшего Файрвуда на руке Пера. От соприкосновения с руками Джима серп обретал скальпельную остроту и точность.
Джим учил делать больно не порезами. Стоял позади Арсеня, мягко наговаривал, где наиболее чувствительные места и органы, что мозг расценивает как наиболее ценное. Иногда – часть пытки – ласковым голосом рассказывал, что ещё можно было бы сделать с той или иной частью тела. Вторая рука Джима лежала на пояснице Арсеня, по линии верёвочного пояса, стянувшего плащ.
Файрвуд был сейчас тьмой. Они оба. Не плащи облекали их – тьма; Перо разбудил её в добром докторе и вытянул наружу во всей красе.
Они начали с конечностей – с рук. Снимали кожу, резали сухожилия. Джим объяснял разницу между сдиранием и срезанием – на практике. Потом они переместились к брюшной полости. С особенным удовольствием проводили самым кончиком серпа по трепещущим органам, ласково, не взрезая.
Кукловод понимал их цель. Не только причинить как можно больше боли, но и заставить бояться. Для Мэтта, этой трусливой дряни, нет ничего хуже страха.
Корни дуба заливала дымящаяся чёрная кровь. Руки Арсеня были вымазаны в ней по локоть, его одежда, даже ступни. И он был прекрасен – с серпом, чутко реагирующий на прикосновения Джима, с наслаждением вырывающий из дрыгающегося связанного Стабле крики, вой, скулёж.
С неба падал мелкий снег, покрывая траву, оседая на ветвях дерева; потёки крови застывали чёрно-багровой ледяной коркой.
К пытающим подошла женщина в плаще, подставляя под раны корчащегося Мэтта серебряную чашу с вязью рун; кровь капала в неё, наполняя чужой утекающей вечностью.
Кукловод впитывал картину, чтобы потом зарисовать её.
Аластриона собрала кровь в чашу. Заставила Джима омыть в ней руки, после чего поблагодарила Видящего и исчезла.
Арсений протянул руку через туман, на огонёк свечи, и затушил его пальцами. Сид медленно растаял, как видение.
Вокруг них снова была комната с высокими окнами. За время, пока длился сеанс, стемнело. От погасшего фитиля тянулись в темноту тонкие извивы дыма.
Джим внимательно рассматривал свои руки. Ни царапины. Ни шрама. Отросли ногти, срослась кость.
– Тебя вылечили так же?
– За меня заплатили большую цену.
Он поднимается с пола. Оглядывается на застывшего в кресле Кукловода.
– У нас остался уголь?
Тьма. Только она ко мне благосклонна.
Здесь тихо и спокойно.
Нигде больше нет такой тьмы, как здесь.
Арсений отстраняется от пыльной поверхности зеркала. Всматривается в мутнеющие – чем дальше от зеркала, тем сильнее – глаза отражения.
– Нигде больше нет такой тьмы, как здесь. Я порву на части и заставлю истекать кровью любого, кто посягнёт на моё логово…
Сзади шаги, и на плечи ложатся тёплые ладони.
Джим смотрит в зеркало из-за его плеча, Арсений видит его отражение рядом со своим. Мерцают тёмные глаза (виноваты свечные блики). Он улыбается.
– Я на дне, Джим, – получилось только шёпотом и туда, его отражению. – Дно моей тьмы. Здесь тихо и спокойно. Нигде больше нет такой тьмы, как здесь.*
– И порвёшь любого, кто посягнёт на твоё логово. Да.
Отражение Джима согласно прикрывает глаза, чуть наклоняет голову.
Плечо чувствует его дыхание. Потом – прикосновение кончика носа, щекочущие пряди.
Джим вдыхает его запах.
Отражения зыбко колышутся, стекая к их ногам.
– Человек не должен этого делать. – Арсений с беспокойством оглянулся. – Погружаться в свою тьму. Отсюда нет выходов.
– А ты хочешь выйти? – Продолжает спокойно вдыхать, касаясь плеча кончиком носа.
– Хороший вопрос.
Вода поднимается до щиколоток. Прозрачная, она ловит отблески свечей.
Арсений прикрывает глаза.
– Не хочу. В этом и смысл.
– Тогда оставайся здесь. Я буду рядом.
Джим давно уснул на грязном матрасе, Кукловод – рядом, замотавшись в куртку. Арсений слышал, как они дышат во сне.
В окне, в промежутках плах, было видно, как хлещет дождь.
Он зачем-то вышел из комнаты, спустился на первый этаж. У гостиной напугал Роя. Подпольщик стоял у дверей с фонариком.
– Перо... ты... ты козёл, – сказал, вытирая лоб дрожащей рукой.
– Может и так.
Арсений на всякий случай посмотрел на свою тень – фонарик давал чёткий и холодный свет. Нет, рогов не наблюдалось.
– Чего у вас тут? – из дверей высунулся Джек. – Арсень?
– На улицу иду, воздухом подышать, – кивнул Арсений.
Крыс зашебуршился.
– Тогда я с тобой. Погоди.
Рой намылился было с ними, но Джек остановил его и сказал, что девушкам так спокойнее – когда кто-то на страже.
– Ну так поставь Нортона! – шёпотом возмутился подпольщик им вслед. – Не отойдёшь даже...
– Этот невинный, – Крыс заговорил, когда они были уже на крыльце, – три часа назад вместе с Нэт чуть не разорвал труп Стабле на части. Они как озверели. Понять можно, конечно... в чём-то. Но я думал, мы в отличие от Обезьяны всё-таки люди.
– Кроме меня.
– Кроме, – тихо согласился Джек.
Они слушали шуршание дождя. Воздух сделался холодный, зато пах свежо.