Портреты византийских интеллектуалов. Три очерка

Восторженностью по отношению к Иоанну Кантакузину отмечены письма и речи 1345—1347 гг. (письма 6, 7, 8, 9, 10 речи I и II). Это было время, когда симпатия и уважение молодого Кидониса к Кантакузину выросли до размеров почитания и поклонения. Имя Кантакузина становится его путеводной звездой: «Я, разбив душу тяжелейшим несчастьем, знал, что следует, устремившись к тебе, обнажить рану и получить твои лекарства... Твое имя было тем, что помогало, василевс» (13,1, 68.14— 16; 71.16—17). Временный успех в переговорах между Фессалоникой и сыном Иоанна Мануилом летом 1345 г. вызвал бурю восторга в душе Кидониса. Он написал хвалебный эпитр, направив его во Фракию, где находился Кантакузин: «Твоей власти радуются народы и города, острова и континенты. Они прославляют твой характер и воспевают победившего всех. Нас же они считают счастливыми, ибо император дружествен нам, и предсказывают, что нам настолько высокое явится счастье, когда все народы будут покорены, все города примут твои законы, все признают единственного властелина и будет процветать добродетель, будут пользоваться свободой слова, мудрость василевс будет для всех подданных примером всего прекрасного. Ты поднимаешься, словно возносящийся к небу столп, но только не в Пелопоннесе, как при Ификрате, а во всех душах и мыслях. Я же был с самого начала твоим сторонником и приверженцем. И душу мою ранило, если что-то у тебя получалось вопреки замыслу, и я радовался достигающим нас хорошим вестям о твоих делах. Ныне же, сочтя, что я не выдержу, чтобы только слышать (о них), я желал, отослав гонцов, усладить глаза сладчайшими из зрелищ и, будучи вместе с тобой, видеть, как наука управляет ойкуменой. Для этого я страстно желал (иметь) крылья Дедала, я думал о крылатой колеснице Зевса, но я утешался мыслью, что я не в состоянии получить это по (своей) природе. Прибыв в лучший из городов — я говорю, что ты был с самого начала принят совсем как Дионисий Фетидой,— я даю отдых своей душе в красе твоей души. Будучи вместе с тобой каждодневно и наблюдая в молодом человеке качества, которые составляют силу стариков, и явно прорывающийся юношеский пыл, я считаю, что ты (для меня)—не меньший учитель, чем отец, и что это все (сделали) твои знания. Острый (умом), стремящийся к науке, способный к учению, несклонный к (проявлению) пустого слова и непреклонный в поисках истины — в целом гармония во всех чертах характера. Все отличающее тебя стремительно проявляется, все это переходит по наследству к детям. Ныне же я радуюсь этому, словно сам нахожусь в храме. Да буду и я посвящаться в великие дела и созерцать добродетели василевса, сияющие во всей нашей земле» (16, № 6.16—44)[2].

Временный успех Иоанна Кантакузина во Фракии летом 1345 г. вызвал у Димитрия Кидониса, находящегося в Веррии, надежду, что Кантакузин распространит свое влияние и на Македонию, землю, где находилась его родная Фессалоника, охваченная восстанием, и Веррия. От имени жителей Македонии Димитрий пишет своему избраннику: «Сделай то же, что и во Фракии, позволь нам, уже разочарованным во всем, возродиться благодаря одному только твоему появлению» (Там же, № 7.53—55). Он надеется на поддержку Иоанна Кантакузина, замечая, что «фракийцам предназначено наслаждаться всеми благами, а нам быть несчастными до крайности» (Там же, № 8.4—5). Особенно беспокоит Димитрия положение его родного города («...Я опасаюсь и за другие города, которые оказались в таком же затруднительном положении, но более всего меня угнетает ситуация в моем родном городе, который многократно бушевал против себя самого; сейчас же это дошло до крайности: вместо того, чтобы быть родиной, он сделал неспокойным, как море, свой сенат и убил многих граждан. Ежедневно он пополняется новым злом...» — Там же, № 7.58—62).

Положение же Фракии, где утвердился Кантакузин, Димитрий Кидонис описывает в самых радужных тонах: «...Он открыл ворота городов, которые уже давно были закрыты перед врагами, и вывел жителей, которые уподобились мумиям; он дал возможность им спустя долгое время ступить на окрестные земли, а также в соседние города, не боясь бывших врагов. Они начали бесстрашно пользоваться тем, что принадлежало им» (Там же, № 8.7—12). В другом письме он пишет об этом же: «...Ворота, которые долгое время были закрыты от врагов, теперь открыты, земля снова обрабатывается ее владельцами» (Там же, № 7.49—50).

Напоминая в своих посланиях Кантакузину о прекрасных городах Македонии и всеми почитаемых святынях, находящихся здесь, Кидонис в духе лучших образцов риторики приводит пример Александра Македонского, некогда наводившего ужас на своих врагов. Письмо от октября/ноября 1345 г., написанное Кидонисом в Веррии, заканчивается призывом: «Итак, докажи им, император, что есть еще македонцы и властитель, который отличается от Александра только временем. Приди и освободи наши города!» (16, № 8.28—31).