Портреты византийских интеллектуалов. Три очерка

Просвещенность остается для него определяющей чертой достойного правителя. Обращаясь к философским воззрениям Кантакузина, Димитрий Кидонис замечает, что «венец разума заставляет еще прекраснее сиять его пурпурную одежду» (Там же, № 7.11 —12). Склонность покровителя к занятиям литературой — один из постоянных сюжетов писем Кидониса. Будучи знакомым с распорядком дня Кантакузина (Там же, № 9.35—36), Димитрий написал в одном из писем: «Сейчас император отдыхает от государственных дел. Сейчас он занимается наукой...». (Там же, 36—37). Многое постепенно изменится в политических взглядах Димитрия Кидониса, однако идее просвещенной монархии он будет верен в течение всей своей жизни. Мысль о союзе политики и образованности можно считать основой его политической концепции.

Весной 1346 г. Димитрий Кидонис уезжает из Веррии и после трудного морского путешествия, подробно описанного в письме к Мануилу Кантакузину (16, № 19), прибывает во Фракию к своему покровителю. Некоторое время он находится в резиденции Иоанна Кантакузина Селимврии («Я вижу его ежедневно».— Там же, 21). Вполне возможно, что он даже был на повторной коронации Иоанна Кантакузина в Адрианополе в мае 1346 г. (356, 10). Имея в виду, по всей вероятности, прежде всего самого себя, Кидонис пишет деспоту Мануилу, что император для своих подданных значит более, нежели отец или учитель (16, № 19.18—20). Когда Иоанн Кантакузин покинул Селимврию и направил свои отряды в сторону Константинополя, Димитрий Кидонис своим письмом старался ободрить его, написав о широкой поддержке действий Кантакузина со стороны многих людей («...У нас на рынке, в театре, везде... думают: император— единственный муж; он оставил свою резиденцию и запер врагов в их стенах, как диких зверей... все предсказывают победу и празднуют ее как почти уже выигранную».— Там же, № 9.14—16, 21—22).

Однако если говорить об общем тоне писем Кидониса 1346 г., то в них восторженность постепенно уступает место тревоге. Он вспоминает в письме Кантакузину о своем прежнем состоянии счастья, когда он был настроен уверенно. «...Теперь же я удручен»,— жалуется Кидонис (Там же, № 10.7—9). Правда, его тревога и неуверенность в завтрашнем дне порождались и плохим состоянием здоровья. Он пишет Кантакузину о бессоннице, головных болях, частом лихорадочном состоянии, о плохом климате местечка во Фракии, куда он уехал после Селимврии, об отсутствии врачей и невежестве жителей. Подобные состояния, сопряженные с депрессией, и позднее будут постигать Кидониса в трудные минуты жизни (356, 58—59).

Письма Кидониса этого времени, адресованные Иоанну Кантакузину, полны мольбы о необходимости активных действий, могущих утвердить его власть, с наступлением которой Кидонис связывал состояние мира и благоденствия. «Приди же, могущий излечить все несчастья людей», «все несчастья людей отступят, когда ты появишься»,— так заканчивает Димитрий письмо, написанное осенью 1356 г. (16, № 10.23—24).

Одновременно Кидонис обращает свои призывы и к жителям Константинополя, призывая их видеть в Иоанне Кантакузине правителя, несущего им спасение. Он пишет: «Да здравствует император! Великому народу, который от основания до поздних времен не высказывал никаких низменных мыслей, надлежит встретить спасителя...» (Там же, № 9.42—43).

В этих воззваниях Димитрия Кидониса к Иоанну Кантакузину отразились не только его личные надежды, но и позиция части интеллектуалов, связывающих возможность будущего преуспеяния страны или хотя бы ‘ некоторые изменения к лучшему с установлением власти сильной личности, способной соединить политику с наукой.

Месадзон

В ночь на 3 февраля 1347 г. Иоанн Кантакузин вошел в Константинополь и был коронован как соимператор Иоанна V Палеолога (221, 194—207). Кидонис откликнулся на это двумя речами[3], которые (наряду с письмом № 6 1345 г.) демонстрируют его абсолютную преданность Кантакузину. Энкомиаст провозглашает в речах наступление эры воскресения людей («Мы живем, словно воскресшие».— 13, I, 68, 2; «Бог послал спасителя.— 12, II, 81.34), возносит хвалу богу, приведшему людей к миру: «И слава богу, успокоившему вихри, зажегшему факел для тех, кто нелепым образом был застигнут бурей, отвратившему гибель ойкумены и давшему императорской власти (возможность) умело вести род людской» (13, I, 68.6—9). Димитрий Кидонис, считавший подобное завершение периода политического напряжения в стране естественным («...всегда в конце концов приходит победа».— Там же, 81.32), благодарил бога и Кантакузина за восстановление безопасности городов и их счастья: «Бог и василевс со справедливостью отогнали бедствия городов» (13, II, 81.27—28), «слава и тебе (Кантакузину.— М. П.), что трудами и опасностями для себя самого ты вновь завладел городами... и принес им счастье» (13, I, 68.9—11). Кидонис расценивал победу Кантакузина как торжество мира и счастья после долгого периода «борьбы правды против лжи, справедливости против жестокости, добродетели против зла» (13, II, 81.28—30).