Портреты византийских интеллектуалов. Три очерка

Постепенно эта тема у Макремволита приобретает более решительный характер («До каких пор мы будем терпеть вашу жадность...» — 203.1). После многочисленных просьб и упреков («кормите нас так, как вы кормите своих собак» — 208.19—20), вложенных в уста «бедных», Макремволит подводит читателя к четко сформулированным требованиям этой группы общества: «Мы требуем от вас вернуть нам наше» (214.6). Созвучность настроениям низов зилотского движения, в разгар которого и был написан «Разговор между богатыми и бедными», ярко отражена в этом требовании «Дайте нам наше» (Dote hemin ta hemetera — 214.12).

Алексей Макремволит осознавал, что наблюдаемая им острая социальная несправедливость имеет прямой выход в политическую сферу, и адресовал свои претензии непосредственно правительству: «Правитель государства, чтобы не осквернить и себя в этой грязи, должен был бы принять решение, угодное Богу, и изгнать из правительственного дворца тех, кто не заботится о своих подданных» (210.13—16). Разумеется, голос Макремволита не был слышен в верхах. Но то, что упрек правительству прозвучал из уст писателя, далекого от придворных кругов, говорит об остроте общественных конфликтов в стране. «Разговор между богатыми и бедными», не являясь образцом высокой литературы, отражает между тем ту ситуацию прозрения, которая характерна лишь для кризисных периодов. Алексей Макремволит не был провидцем, увидевшим то, что было скрыто от других. Напротив, он отражал обыденный уровень сознания. И этот уровень свидетельствовал о неординарности положения в империи: почти полную безвыходность ситуации начинали осознавать все.

Из двух зол выбирают наименьшее

Вопреки официальной политической доктрине, провозглашавшей особое положение второго Рима в христианской ойкумене, его неколебимое могущество и высокий международный авторитет, к середине XIV в. многим было ясно, что империя не только не может проводить самостоятельного внешнеполитического курса, но и сама может стать объектом завоевательной политики соседей.

Алексей Макремволит не примыкал к хору тех, кто прославлял величие империи и ее особое положение центра ойкумены. Дни, «когда процветала наша империя и вера» (35, 213.13), воспринимаются им как далекое прошлое. Он противопоставляет настоящее своей страны счастливым для нее временам: «Тогда мы владели самыми дальними землями, нынче же у нас не осталось провинций... тогда нам были подчинены все те народы, от которых сейчас мы зависимы во всем. Мы... илоты и трижды плененные» (Там же, 213.13—19).

Основными соперниками Византийской империи Алексей Макремволит считает латинян и турок. Это были для империи те два «зла», между которыми приходилось выбирать, поскольку страна не имела возможности достойно противостоять давлению ни с востока, ни с запада.

Отношения с латинянами рассматривает Макремволит в сочинении «Историческое слово». Латиняне представлены здесь генуэзцами. Писатель прослеживает постепенно утверждение купцов из Генуи на византийской земле. Он связывает появление генуэзского поселения близ Константинополя с реставрацией Византийской империи. Автор замечает, что генуэзцы появились в Византии, «когда первый Палеолог получил скипетр царской власти...» (144.1—2)[66]. Сначала жители столицы видели на месте генуэзского поселения скромные деревянные палатки (144.9—10), но позднее, когда эти постройки погибли в пожаре, император поселил их «внутри бухт города» (145.5—6). Здесь возникли вместо маленьких палаток многоэтажные дома, гостиницы, был построен большой флот (145.24—28). Алексей Макремволит отмечал, что генуэзцы сразу же получили свободу торговли и льготы (144.8—9). При уплате ими телоса, по мнению писателя, богатело от этого не государство, а сами налогоплательщики (144.12—145.2).

Отношение Алексея Макремволита к поселившимся близ византийской столицы итальянским купцам было резко негативным. Он называет их «родом дерзостным и неумолимым» (144.3), считая, что Генуя является родиной «воинственности и пиратства» (144.6—7). Макремволит связывает с именами генуэзцев убийство и неблагодарность (144.4). Он называет родиной поселенцев в константинопольской Галате не столько Геную, сколько геенну огненную (144.4—6), обыгрывая внешнее сходство слов «Gennoua» и «geenna».

По Макремволиту, генуэзцы вели себя нагло на византийской земле, «презирая и оскорбляя автократора» Иоанна Кантакузина (146.13—14). В ответ на внесенное Кантакузином изменение в таможенной политике империи, сократившее торговые льготы жителей Галаты, последними были начаты военные действия (276). В огне пожаров, организованных генуэзцами в предместье Константинополя и в гавани, где шло строительство византийского флота, погибли дома, стены которых, по мнению Алексея Макремволита, украшали ранее город, как ожерелье, а также храмы, святилища, баржи, большие корабли, шлюпки (147. 5—15).