Портреты заговорили

Странное чувство испытывал автор этой книги, когда он впервые вчитывался в бледно-голубые листки царских писем. Совсем недавно в Ленинградском русском музее долго стоял он перед моделью памятника Александру I в Таганроге работы знаменитого И. П. Мартоса. Театрального вида самодержец, воин и законодатель с неким свитком в руке — таким постарался изобразить его скульптор. И вот передо мной его письма, в которых ничего театрального нет. Хорошо знаю, что и речам и писаниям Александра I весьма часто верить нельзя. Но и у самых неискренних людей бывают приступы искренности. Кто знает, быть может, автор голубых писем говорил Долли Фикельмон, её матери и Екатерине Тизенгаузен то, что он на самом деле думал. Маловероятно, но утверждать, что это не так, я не берусь… Во всяком случае, в письмах внутренняя близость чувствуется со всеми тремя женщинами — даже с Екатериной Тизенгаузен, которой адресована всего одна короткая, вероятно, прощальная записка: «Для Екатерины. Я очень признателен за любезный подарок и строки, которые вы мне прислали. Поверьте, что мне многого стоило отказаться от [возможности] вас повидать, в особенности когда мы были так близко. Однако важные соображения вменили мне это в обязанность. Прошу вас помнить обо мне,

Сердечный привет матушке».

И всё же мне кажется, что ласковые слова, которые царь адресовал «любезному Трио», большое внимание и очень серьёзные услуги (если только можно их назвать «услугами»), оказанные им Елизавете Михайловне — о них речь впереди, — даже эта малозначительная, но любезная записка к Тизенгаузен, — всё это, в конечном счёте, лишь маскировка большого увлечения Александра I Долли Фикельмон.

Я уже привёл ряд выдержек из писем царя, которые вряд ли можно считать, говоря по-современному, флиртом — светской игрой в любовь, которой в действительности нет. Объясняя Долли, почему он не может навестить её в Красном Селе, куда она, не подумав, приехала во время манёвров, царь пишет: «По окончании манёвров мне нужно уехать, потому что в Царском Селе меня ждут другие занятия. К тому же я вас слишком люблю, чтобы таким образом привлекать к вам все взгляды, что неминуемо случилось бы, если бы я явился здесь, где я и шагу не могу ступить без сопровождения адъютанта, ординарцев и т. д.». «К тому же я вас слишком люблю…» («D'ailleurs je vous aime trop»). Очень интимные слова, но в этом контексте по-французски их всё же нельзя понимать как объяснение в любви. «Je vous aime trop» — скорее, «я к вам слишком привязан…». Во всяком случае, слова, которые зря не говорят. Они обязывают. И говорит их Александр I по серьёзному поводу.

Ещё в одном письме, во второй или третий раз (последовательность писем определить трудно) он предупреждает Долли, что, во избежание сплетен, ей следует быть сдержаннее: «Вы выбрали очень неудачный день, чтобы приехать сюда, так как в среду я буду отсутствовать — отправляюсь в Красносельский лагерь[149]. <…> Но если я могу вам дать совет, будет много лучше, если вы совершите поездку в Царское Село после того, как я побываю в городе. Лагерь тогда уже будет закончен, и я смогу пожить здесь. В ожидании этого не забывайте меня и скажите себе, что я искренне отвечаю вам той же доброй привязанностью, о которой вы мне пишете. Передайте привет Екатерине». Судя по тому, что царь вовсе не упоминает об Елизавете Михайловне, она куда-то уехала, может быть, к матери, Е. И. Кутузовой, которая жила на даче где-то в окрестностях Петербурга. Долли, видимо, осталась одна и решила быть совсем самостоятельной — съездить в Царское в надежде повидаться — не знаем, с царицей и царём или только с царём… По-французски такое молодое, немного озорное и неожиданное приключение лучше всего передаётся словом «escapade», вошедшим и в русский язык. Как и многие чисто французские понятия, точному переводу оно не поддаётся. Во всяком случае, ничего предосудительного для чести той, которая совершает такое экстравагантное деяние — «эскападу» — здесь нет. Но дневника Долли за эти петербургские недели у нас нет, а перечитывая серию писем царя, можно предположить, что эта её выходка не была первой.