Я подробно рассказал о посланиях царя к Долли и «любезному Трио», но из писем, официально адресованных «Madame de Hitroff», привёл только одно. Может быть, и остальные письма этой серии когда-либо используют учёные-историки — материал всё же совершенно новый, — но, на мой взгляд, они по сравнению с перепиской с Фикельмон относительно малоинтересны. Помимо светских любезностей речь в них идёт главным образом о просьбе Елизаветы Михайловны оказать ей материальную помощь.
Содержания письма Е. М. Хитрово мы не знаем, но из ответа царя видно, что он поспешил сделать соответствующие распоряжения: «Очень сожалею о том, что вчера у меня не было времени ответить на ваше письмо и заверить вас, что я очень желаю облегчить ваше положение, поскольку это совместимо с возможностью и соображениями благопристойности, нарушать которые я не могу. Я тотчас же займусь данным вопросом и надеюсь в скором времени известить вас на этот счёт». Перед самым отъездом надолго (куда именно, мы не знаем) царь, жалуясь на массу дел, которые заставляют его проводить бессонные ночи, передаёт Елизавете Михайловне, Долли и Екатерине прощальный привет и сожаление о том, что не смог ещё раз их повидать. Житейски говоря, самыми существенными являются, конечно, заключительные строки этого письма: «Ваши дела устроены единственным способом, который мне представился подходящим. Я поручил графу Нессельроде вас об этом известить».
О том, что именно Александр I нашёл уместным сделать для Елизаветы Михайловны, мы узнаем из других источников. 21 августа (2 сентября) графиня Фикельмон пишет мужу из Петербурга: «Надеюсь, что тебя очень обрадовал способ, которым царь устроил дела! Все в один голос говорят, что 6000 десятин земли в Бессарабии — это отличная вещь! Те, которые работали с царём, — передают, что он никогда не был таким взволнованным, как в эти три дня, когда он старался устроить дела мамы. У нового министра финансов совершенно не было денег, чтобы их дать, тем не менее император хотел сделать нечто прочное. Мама была очень возбуждена и обеспокоена». 7 (19) сентября графиня прибавляет: «До сих пор невозможно было получить денег от казны»[155]
. По-видимому, речь здесь идёт о пенсии, пожалованной Елизавете Михайловне помимо бессарабских земель.Наполеоновский генерал и дипломат Шарль де Флао (de Flahaut), приехавший в это время в Петербург и, по-видимому, хорошо информированный о тамошних делах, писал: «Я всего на несколько дней опоздал встретиться с госпожой Хитрово. Она так же, как и Долли, пользовалась поразительным успехом. Она сделала всё, что хотела. Двор принял их единственным в своём роде и необычным способом. В Санкт-Петербурге об этом только и говорят. Госпожа Хитрово воспользовалась этим, чтобы получить пенсию в семь тысяч рублей, возмещение за прошлое время (arrérages) и довольно большие земли в Бессарабии, которые она сможет выгодно продать»[156]
. Насколько точны сведения де Флао о размерах пенсии, пожалованной Е. М. Хитрово, мы не знаем. Других данных на этот счёт мне встретить не пришлось. Несомненно одно, — по существу, Александр I одарил Елизавету Михайловну за счёт государственных средств бессарабскими землями (надо думать — чернозёмом, а не песками) и пожаловал ей немалую пенсию не в память её великого отца{30}, а ради дочерей; скажем точнее — ради Долли… Необходимое приличие, по всей вероятности, было всё же соблюдено — официально вдова генерал-майора Е. М. Хитрово получила земли и пенсию как дочь своего отца. Соответствующие документы, возможно, когда-либо найдутся.Прервём теперь повествование о путешествии Е. М. Хитрово с дочерьми в Россию — нам предстоит ещё позднее к нему вернуться, — забудем также на время о «влюблённой дружбе» графини Долли Фикельмон с царём Александром I и отправимся в её любимый Неаполь. Дарье Фёдоровне предстояло там провести ещё около шести лет[157]
. Итак, неаполитанская жизнь супругов Фикельмон продолжалась. Детей у них по-прежнему не было. Дарья Фёдоровна воспитывала маленькую итальянку Магдалину, но с течением времени, кажется, стала посвящать ей меньше внимания. По словам Н. Каухчишвили, «…воспитание девочки не заставило её пренебрегать светскими обязанностями; наоборот, её неаполитанский салон всё более оживлялся, и в последние годы помимо официальных гостей мы встречаем в нём многочисленных друзей <… > которые, в свою очередь, становились добрыми друзьями её русских знакомых»[158]. Подробности светской жизни графини Фикельмон в Неаполе для нас неинтересны, тем более, что, как я уже упоминал, особенно выдающихся людей в столице королевства Обеих Сицилий в это время, по-видимому, не было.