Портреты заговорили

Пора, однако, сказать и о том, что Фикельмон, хорошо относясь к семье Вяземского, невзлюбила — по крайней мере, на первых порах — его жену. 3 ноября 1832 года она записала в дневнике: «…вот три женщины совсем неподходящие для нашего кружка: княгиня Вяземская, госпожа Блудова[346] и Виельгорская[347]», «все эти господа любезнее без своих жён»[348]. Почему Вера Фёдоровна, к которой много лет с такой дружеской симпатией относился Пушкин, почему она не понравилась Долли, неизвестно. Не знаем мы и того, не сблизилась ли Дарья Фёдоровна с Вяземской, когда узнала её поближе. Кажется всё же, что в Петербурге она встречалась с княгиней лишь в силу светских обязанностей.

У П. А. Вяземского сохранилось и несколько писем Фикельмон 1852 года. Дарье Фёдоровне 48 лет, она бабушка четырёх внучат (старшей, Эдмее-Каролине, будущей итальянской графине Робилант-Цереальо, уже 10 лет), Петру Андреевичу шестьдесят, Вере Фёдоровне шестьдесят два. Все старые люди… Летом Вяземские отправились за границу — князю нужно было полечиться в Карлсбаде. Узнав, что он в Дрездене, Дарья Фёдоровна посылает 26 июня старому приятелю очень сердечное письмо. Приглашая супругов приехать в Теплиц, она пишет: «Передайте княгине, что я её целую, затем я рассчитываю на неё, чтобы завлечь вас сюда, даже если вы проявите в данном отношении как можно менее доброй воли». 15 августа она обращается к самой Вяземской. Сообщает ей ряд новостей, посылает для Петра Андреевича газеты. Тон письма сердечный, и слова «целую вас» звучат искренне… Судя по содержанию этого письма и следующего, в котором Долли настойчиво просит Вяземских заехать в Теплиц перед возвращением в Россию, супруги раз уже там побывали в течение лета.

Читателей старшего поколения, помнящих обычаи дореволюционной России, вероятно, удивит тот факт, что, приглашая Вяземских приехать в Теплиц, Фикельмон советует им остановиться не в отеле «Почта», а в «Принц де Линь», где комнаты и стол лучше. Казалось бы, что в трёхэтажном замке могло найтись место для старых друзей… Светские обычаи на Западе были, правда, несколько иными, чем в России, но в Чехии, например, такое приглашение, несомненно, означало бы, что гости будут жить в замке. Долли и её муж, конечно, не желали обидеть Вяземских, но, видимо по каким-то соображениям, не могли их поместить у себя. Возможно также, что Пётр Андреевич и Вера Фёдоровна сами не сочли удобным остановиться в замке, владельца которого, князя Эдмунда Кляри-и-Альдринген, они раньше не знали. Во всяком случае, неприязненное отношение Долли Фикельмон к княгине Вяземской, «неподходящей для нашего кружка», можно думать, давно стало делом прошлого. Стареющая Дарья Фёдоровна, по-видимому, была искренне рада повидать петербургскую знакомую, жену своего друга. 21 октября она пишет из Теплица сестре Екатерине: «Вяземские провели с нами вечер, возвращаясь из Карлсбада»[349]. Это было последнее свидание друзей.

Вернёмся теперь снова в Петербург тридцатых годов. «Ядро» переписки Фикельмон и Вяземского позволило нам установить, что в 1830—1831 годах их отношения были не «романом», а лишь «влюблённой дружбой». Естественно спросить, продолжалась ли такая романтическая дружба и в дальнейшем, — ведь после возвращения Петра Андреевича из Москвы Долли прожила в Петербурге ещё более шести лет. Остановимся сначала на внешней стороне их знакомства в эти более поздние годы.

Я уже упомянул о том, что с конца 1831 года Вяземские были почти соседями Фикельмон. В 1834 году Вяземский с семьёй переселился на Моховую в дом Быченского (ныне Моховая, 32), по-прежнему от посольства недалеко. Однако с начала 1832 и до апреля 1838 года в архиве Вяземского имеются только петербургские записки Дарьи Фёдоровны, очевидно доставленные слугами, и ни одного её почтового отправления. Зная, как Пётр Андреевич берёг каждую строчку своей приятельницы, следует думать, что писем от неё за эти годы он действительно не получал[350]. Уже одно это заставляет думать, что «влюблённой дружбы» больше не существовало.

О причинах некоторого охлаждения, по-видимому взаимного, судить трудно. Внешне всё как будто остаётся по-старому. Дарья Фёдоровна, как и раньше, внимательна и любезна по отношению к Вяземскому. Говорит ему немало хороших слов. В конце февраля 1833 года, перед отъездом по санному пути в Дерпт, она пишет ему: «Если вы хотите что-нибудь передать вашей сестре[351], пришлите мне, что нужно, завтра утром. И приходите со мной повидаться и передать ваши словесные поручения сегодня вечером к маме».