Португальская империя и ее владения в XV-XIX вв

Акведук Агуаш-Ливреш был крайне необходим для горожан, так что простой трудовой люд заплатил причитавшийся налог, хотя, может, и не столь охотно. Но совершенно иное отношение сложилось у народа к Мафре, на строительстве которого было занято одновременно свыше 45 тысяч человек. Происходили массовые реквизиции телег и вьючных животных для перевозки строительных материалов и продовольствия, и если ремесленники не соглашались добровольно на работу на стройке, то их принуждали к этому. В 1730 г. французский консул с неудовольствием замечал, что было невозможно найти во всем Лиссабоне мастера, который мог бы починить колесо у экипажа, и он был вынужден ходить пешком, несмотря на свой высокий статус. Британский посланник также пожаловался на то, что не мог купить ведро известки для побелки своего дома. Еще в 1720 г. французский посол в Лиссабоне конфиденциально сообщал своему королю, что постройка никогда не будет закончена, поскольку казна была пуста и всех денег Иберийского полуострова будет недостаточно, чтобы оплатить ее. Но все же она была завершена, несмотря на многомесячные задержки зарплаты художникам и ремесленникам. Муниципалитет Лиссабона обанкротился, вынужденно набирая ссуды, чтобы помочь финансированию работ. Король не смог, несмотря на неоднократные напоминания и свои обещания, вовремя погасить сделанные займы. Швейцарский военный и натуралист Шарль Фредерик де Мервейё, посетивший Мафру в 1726 г., заметил, что почти каждый на строительстве жаловался на нелепое сумасбродство, и добавлял: «Определенно три четверти королевской казны и всего золота, привозимого из Бразилии, обратились в камни».

Но не только строительство Мафры привело муниципалитет Лиссабона к финансовому краху. Король также потребовал отметить ежегодный праздник Тела Христова в 1719 г. с таким небывалым размахом, что муниципалитет так и не смог заплатить все долги, набранные им по этому случаю. Заключение браков представителей королевских правящих домов Испании и Португалии в 1729 г. финансировалось в основном португальской стороной при помощи налога (известного под эвфемизмом donativo, или «свободный дар»), который собирался по всей Португалии и империи. Причем в Бразилии этот налог составлял 8 миллионов крузадо, и бразильцы португальского происхождения возмущались тем, что им приходится платить большую часть всего налога. Денежные переводы шли в Лиссабон много лет спустя и после того, как стало ясно, что поступления составляют лишь часть этой суммы. Незадолго до того, как Жуан Великодушный – так называли короля его верные подданные – умер в 1750 г., он превратился в маразматика-ханжу. В королевской казне не нашлось достаточно денег, чтобы оплатить его похороны. Некоторые из самых близких к королевскому двору слуг, включая кучера королевы, не получали за свой труд ничего в течение пяти лет. Те, кто служил в армии и на флоте в отдаленных колониальных гарнизонах, также зачастую с большим запозданием, да и то не полностью, получали причитавшееся им жалованье.

Следует, однако, признать, что сложившееся представление о короле Жуане V, как самом пассивном и суеверном среди всех португальских королей, который проявлял инициативу только в любовных связях с монахинями и тратил большие деньги на церкви и поощрение музыкантов, в значительной мере является весьма искаженным. В значительной, но не в полной мере. Он был совершенно другим человеком до того, как эпилептические припадки в 1740-х гг. превратили его в физического и умственного калеку и присущая ему религиозность превратилась в религиозную манию. До того, как это случилось, британский посол в Лиссабоне, который хорошо знал короля, считал, что у него «острый ум» и что он «удивительно быстро и живо» схватывал суть вопроса и находил решение. К такой положительной оценке приходишь после изучения деловой и частной переписки короля. Эти документы свидетельствуют, что на протяжении большей части своего правления это был умный и ответственно относившийся к своим обязанностям монарх, хотя и подверженный приступам депрессии и маловерия. Более того, наиболее явные отрицательные стороны его характера, если можно так выразиться, были присущи большинству его подданных. Лишь небольшая часть португальцев, проживших длительное время в Париже, Риме, Лондоне и Гааге и находившихся под влиянием идей эпохи Просвещения, могли осуждать многие пристрастия короля Жуана. Прежде всего – к пышным церковным службам и различным важным церковным празднествам, его покровительство инквизиции и подчеркнутое уважение к священникам, монахам и всем прочим деятелям церкви. Но большинство его соотечественников испытывали те же самые чувства. Возможно, отчасти причиной тому были многочисленные церковные праздники, поэтому в португальском году было только 122 рабочих дня, о чем свидетельствовал дон Луиш да Кунья в 1736 г. Другими словами, как говорил Жайме Куртезан в своем труде, посвященном Жуану Y, если король грешил в этом отношении, он грешил вместе со всем народом.