Порубежье (СИ)

— Гоже, — ответил болотник, ягодный пирожок прикусывая. — Я вот тож дела с морским царем веду: я ему медок да воск, он мне диковины всякие, да ты знаешь, через тебя вся мена идет. Ты вот мне скажи лучше, зятюшко, любопытство меня так и ест: за какие такие заслуги тебя так цари морские обихаживают? Каким медом ты их подмазал? Часом думаю, уж не Софушку ли ты просватать собрался? — сдвинул кустистые, как мох, брови болотник.

— Ох, тестюшко, — горестно вздохнул речной хозяин. — А то у меня кроме Софочки дочек нет? Вот посчитай — почти пятьдесят душ! И все на выданье! И всем мужа подавай! Марысенька-то уж умаялась от мужских портов их оттаскивать, у нас-то не заведено людей топить, а энтим мужа охота… Да еще как охота! Тут надысь один дед с Нового городища помирать собрался, да решил отчего-то не в бане, а в реке обмыться, перед смертью, значит. Ну и пошел, не иначе как в старческом маразме пребывая, нагишом купаться.

Болотник аж пирожок отложил, внимая рассказу.

— Ну?

— Что «ну»? Энти курвы малахольные, как мужика углядели… Эх, чуть не до смерти залюбили бедного деда! Еле ноги унес! Что ты ржешь? До первых петухов на бережку кувыркались да резвились, дед-то и забыл, что помирать собрался! Марыся-то, конечно, девкам всыпала по первое число за такое непотребство. Но дед до сих пор на бережок ходит да с тоскою на реку глядит…

— Ах-ха-ха, а девки-то, а девки-то как?

— А девки, — водяник запечалился, вспоминая о наболевшем, — девки замуж хотят, да мужика помоложе, а лучше двух зараз. Ой и намаялся я с ними, тестюшко!

— Ох, как я тебя понимаю, зятюшко! У самого, глянь, та ж беда, только у меня их не пятьдесят, а сто пятьдесят душ. А то и поболе, кто ж их, заразу, считает? У меня-то четыре жены. Да все плодовитые — страсть! А уговор промеж нами и людьми — как у вас. Не топим. И что делать-то? Сам не знаю…

Болотник подпер кулаком безбородую головушку с длинными усами.

— Только пока не возьму я в толк, Вадик, при чем тут морские цари?

— А вот в них-то наше спасение, тестюшко! Слушай! Морские цари до баб охочие, это раз. Во-вторых, нет промеж ними и людьми уговоров о непотоплении, напротив, очень много мужиков море забирает.

И рыбаков, и воев, и пиратов, все мужики, заметь. Третье — это то, что жалился мне царь Синя моря, что утопленницы, что и так редки бывают, недолговечны очень, только привыкнуть к ней успел — она уж истаяла. А те, кто силу да кровь кромешную имеет, как та княжна, ну ты помнишь, — лярвы все корыстные, да и мало их очень, с такой родословной.

— Говори, говори, зятюшко, кажись, я тоже понимать энто дело начал…

— Да, дорогой тестюшко. Вот я и задумался, а что, ежели просватать моих дочек морскому царю? Вот дело-то будет! И девки пристроены, и морской царь счастлив. Ну, какое-то время точно будет, а потом ему гордыня не позволит жалиться!

— Экий ты, зятюшко, ловкий! Экий ты умный!

Водяник гордо подбоченился.

— А нельзя ли, Вадик, дорогой ты мой соседушка, моих дочек как бы тоже посватать?..

— Да отчего ж нельзя, соседушка? — снисходительно заметил Вадик. — Ох, хорош чаек у тебя! А пироги вообще — объЯденье! Софушка небось пекла?

Глава шестнадцатая

И я там был, мед-пиво пил…

Из русской сказки

Воструха-старшая убирала со стола пустую посуду, оставила только жбан пива хмельного да блюда с пирогами. За большим столом много народу всякого собралось, праздник нежданный выдался!

Бурмил, братко младший Мороза Стрибоговича, объявился!

Да в компании двух богатырей известных, Вадима и Ивана.

Конечно, и Славен пожаловал с молодой женой Поляной, или, как ее звали на яви, Полиной. Рогдай всем семейством, с женою и детками.

Пригласили и кумовьев: водяника да Фрола-коваля с женами, те аккурат покумовались, нарекая младенчика, в семье коваля намедни рожденного.

Ближе ко входу в горницу, по краешку лавки, расположился еще один перевертыш — Белогор, матерым волком тот оборачивается, он муж хозяйки деревни лесных оборотней.

Рядышком с ним мельник пиво пьет, хранитель нынешний при кромке, отец Степаниды.

Марина Моревна собственной персоной, в своем прекрасном обличье.

Напротив нее место пустовало: Кощея звали, но тому совестно было после содеянного на пир являться, богатыми дарами повинился.

Домочадцы местные: вострухи старшая да младший, домовушка с хозяином, овинники, полевик с семейством да полуденницей, ну и Власенька с Федором, воспитанники.

Мороз во главе стола, в красном углу, сидит, брат его Бурмил по праву руку.

По леву руку племянник, сын братов, повелитель ветра восточного, юный парень в белых одеждах,

Фудзин. Ни разу отца покуда не видывал гость новый, но приятный, воспитанный да степенный.

Рядом с Бурмилом третий сын его, повелитель ветра западного, в зеленом весь. Веселый парень да добрый. Припегала, отца видя, открыто радуется да от матери приветы передает, шепотом, чтоб не обидно другим братьям было.