Порубежье (СИ)

Волк повернул лобастую голову — вот и дымком потянуло со стороны села, люди проснулись, печи да летние кухни топят. А это знакомый запах, ладушка милая печь топит. Волк удовлетворенно хмыкнул, почти по-человечески, и потрусил в сторону своей деревни.

В крепости Новой в терему на мягкой перине проснулась боярыня Поляна. Да мягче перины — рука мужнина, так сладко с мужем спать. Прилетел повидаться, сердешный, на два денечка, с самого пограничья людского прилетел на ковре самолетном. Десять лет назад, еще перед свадьбой, Марина Моревна, или Баба-яга, как тут ее зовут люди, сделала милому подарочек. Ковер самолетный, а потом, на свадьбу, скатерть-самобранку. Марина Моревна, морская королевна, — жена самого Стрибога, а тому, как известно, всё, что с воздухом связано, подвластно — и стрела летящая, и огонь горящий, и меха в кузне, и облака в небе. Так что ковер самолетный — плевое дело ему.

Утро Фрола-коваля по прозванию Чума началось не очень гладко. А заодно у всего семейства. Жена, Варвара, носила ребеночка позднего. И вот-вот разродиться должна была. И вот тут-то время и пришло, видать. Поясницу жуткой болью скрутило, аж взмокла вся. Бежи бегом, муженек, баню топить да мать буди, пусть чистое полотно готовит.

Пробуждается и болото с его обитателями, и омут речной с хозяином да семьей его, крутит река колесо водяной мельницы, уж спозаранку ворочает мешки с мукой да зерном старый мельник с юным помощником. Скоро помощник совсем в силу войдет, можно и на покой уйти будет, пора б уже, да привратники не каждый год родятся, и даже не каждое десятилетие.

Глава четвертая

…Но в это же самое время находятся люди,

которые из всех достижений человечества

облюбовали себе печку! Вот как! Славно, славно!

к/ф «Калина красная»

— Тише, тише ты… Не пихайся!

— Сам не пихайся! Вот ушат перевернется — будешь знать!

— Если ты своим задом не будешь елозить — не перевернется!

— Ой! Крыша ползет!

— А я говорил! Тикаем!!!

Соломенная кровля постепенно двигалась вниз, увлекая с собой и двух смуглых мальчишек, и большой ушат с водой, уж неизвестно какими трудами затащенный на крышу. Внизу тоненько скрипнула дверь.

— Эт-то что-о-о ту-у-у… А-а-ах!

Ушат с водой все-таки перевернулся, обдавая незадачливого Неклюду грязными брызгами. За углом дома послышался стремительный топот босых пяток.

— Эх, жаль не на голову!

— Ничего, ему и так досталось! Тикаем! Тикаем!

Старший из сорванцов чуть не споткнулся о какой-то серый кулек за домом, вроде как даже и живой, но рассматривать было некогда, Неклюда уже вопил на всю деревню, сообщая о состоявшейся проказе:

— Убили! Зашибли до смерти, супостаты!

«Супостаты» благополучно сбежали.

Неклюда лениво почесал живот и направился в избу. Надо ведь и в поле идти, а то со вчерашнего что-то разморило не на шутку. Вот ведь экая несправедливость! У кого-то ужо всё и посеяно, и посажено, а у него и конь не валялся! Кому-то помогают, а он, Неклюда, как лишний! Вот эти бесенята! Нет чтоб натаскали воды — так оставьте у дома, или уж хочется полить — так полейте огород! А то ишь, баловаться!

За домом серенький кулек крутанулся и превратился в маленького ладного мужичка. Только одет плохо, да узелок у груди держит. Домовой с грустью взглянул на обветшалую избу, еще раз вздохнул и тихонько пошел к околице.

— Ты куда ж это направился?

Пестрая птичка, похожая на сойку, склонила набочок голову.

— Э-эх! Да куды-нибудь! — горестно вздохнул домовой. — Нету больше моих сил! Нету! — Он в сердцах бросил узелок на землю. — И так один остался! И овинники ушли, и банник! А ему, лентяю толстобокому, всё нипочем! — Домовой погрозил тощим кулачком в сторону избы. — Ужо вона будет тебе! Лодырь! Сам такой, а хозяйка еще хуже! Изба не метена, пол не скоблен, что стол, что огород — всё едино, репу сажать можно!

Скотины нету, да и была бы — с голоду б передохла! Солнце же вона, встает, а эти лежебоки еще дрыхнут на соломке! Зато вчерась ох как песни-то пели! Сам — не дурак вроде, и руки на месте, вчерась печь барыне класть закончил, да кто сейчас печи кладет? В поле надоть! Но энтому лодырю Поляница не указ! Он печь сложил, грошики получил — и к Мирону. У Мирона его тож не очень привечают, шкалик купил — и домой. Меланья пустой репы запарила, вот и сидели вечеряли. Песни пели, а потом на судьбу свою жалились. Птица заинтересованно повернула голову.

— Ась? Чего жалились-то? Да, вестимо, всё тоже. Что одни-одинешеньки на старости лет, что Макошь детишек всех прибрала… А кто им Род? Нечего было сиротку на погибель отправлять. Макошь того не любит.

Да… Вот уж десять лет минуло, как решил Неклюда избавиться от племянницы-приживалки, свез ее в лес, тьфу, пакостник. Всем-то в деревне сказал, что Василиса сама в лес пошла да заблудилась, а я-то знаю, я-то видел! Тьфу, пакостник! Только Макошь-то всё знает, и вместе с сироткой евоный сынок старшой убег. Да, я видал и не остановил — да! Ибо рядом с таким гнильем и доброе гнить начать может! Вот и сбег Федорка.

А Макошь — она всё видит. Как ни убивались по старшему сыну Неклюды, но так и не поняли неправды своей.