Порубежье (СИ)

Отец Михаил встал на четвереньки, потом, опираясь на палицу, выпрямился во весь рост. Вражеская пехота, сомкнув щиты, медленно поднималась по склону. На другом берегу готовилась форсировать реку конница.

— Смотри-ка, выстроились по всем правилам! — прокомментировал продвижение врага леший.

— Тоже мне, знаток правил боя, — фыркнул батюшка и, услыхав свист стрел, пригнулся сам, свободной рукой увлекая на землю лешего.

— Эй, лешак здесь? — Над площадкой возникла чья-то голова, в которой отец Михаил с трудом, по одному лишь голосу, узнал болтуна Игната. Видать, дело и вправду серьезно, раз даже этот раздолбай сподобился надеть шлем.

— Сам-то, — ехидно заметил леший. Какая все-таки у кромешников неприятная привычка читать мысли. Шлем и лешему мешал, съезжал на глаза, и был он на нем только потому, что батюшка самолично напялил.

— Только поверхностные мысли, — уточнил беспардонный лешак.

— Он здесь, чего тебе?

— Ох, я в шлеме его не узнал! Тебя царевич кличет! Срочно!

Леший пригнулся и побежал к небольшому лесочку, на который показывал Игнат.

И что там царевичу понадобилось? Или пройти куда-то срочно надо, или хочет в чувство прийти от непочтительного обращения.

Леший почти угадал. Царевич, вдохновитель маленькой армии, ждал его в обстановке строгой секретности — то есть поминутно оглядываясь по сторонам. И верно — царевичу требовалось поднять свой боевой дух, но не тем способом, о котором опрометчиво подумал леший.

— У тебя есть грибы, те, что бешеные берсерки едят? — Царевич умоляюще заглянул лешему в глаза — и как сумел, будучи в полтора раза выше? — Скорее! А то воевода сейчас заметит! Он же мне не даст! Из рук вырвет! Что там они едят?! Мухоморы, поганки, хоть жабу сушеную! Только бы помогло!

— Игнат! Пошел прочь, молокосос! Будешь подслушивать — ноги переломаю! — Леший хоть и стоял спиной, но прекрасно всё слышал и видел. Когда сомкнулись ветки за спиной Игната, леший попробовал устыдить венценосного отпрыска и придать ему храбрости более простым способом:

— А что, так кишка тонка? Неужели ты такой трус, что не можешь сражаться без грибов?

— Понимаешь, тут дело не в этом, у меня паника. Я случайно вдохнул того дыма, который Ягая на вражин насылала. И до сих пор не отойду…

— Они тоже до сих пор не отошли, те, которых свои же конями не потоптали.

Леший вздохнул и достал из кисета темно-зеленую засушенную палочку, облепленную каким-то мусором и семенами.

— На. Специально не нашел бы, нет еще мухоморов, а до дому даже по неведомым дорожкам бежать далеко. Да что ты ее сразу в рот тащишь? Хоть бы отряхнул… Видно, и впрямь так богам угодно, — сказал кромешник, любуясь, как Иван разжевывает палочку, судя по физиономии царевича, горькую. — Мне ее Морена насильно, считай, всучила, хоть я и брать не хотел.

Иван чуть не выплюнул такое вожделенное и с трудом добытое средство.

— Наверное, так и надо. Ты жуй. Она не только отраву варит, для своих очень чудные вещи делает.

— Леший, ты шпасешь наш вщех! Шпашибо! — прошамкал царевич с набитым ртом.

— Да чего уж там! Оставим Морене эту благодарность. Ты лучше скажи, куда два твоих собрата подевались? Что еще затеяли?

***

Марыся рыдала на плече у своего батюшки болотника. Ну надо же! И аккурат сегодня! Вадика нет, сама тоже по хозяйству закрутилась. Война войной, а в реке тоже порядок надо поддерживать, а тут такое!

— …И представляешь, батюшка, все, почитай, все смылись! Только самые малые остались!

— Так и мои, доченька, тоже того, смылись. Пошли, значит, к синеморскому царю в жены. Что ты плачешь? Радоваться надо!

— А что я Вадику скажу? Не доглядела?!

— А так и скажешь: замуж отдала! По зову любви, так сказать. Ну не плачь, не плачь, милая! Хочешь голубики?

— Так она ж не поспела? — спросила Марыся, шмыгая носом.

— Для тебя всё поспело, ягодка моя! А что, кровиночка моя, за свара намедни на базаре случилась?

— Ох, батюшка, смех и грех, сейчас всё обскажу. Третьего дня пошла кума моя, Варвара, на базар…

Варвара стояла возле лотка со всякой мелочевкой, поясками, пуговками, шнурками шелковыми.

— Что выбираешь, красавица? Себе аль мужу поясок?

— Да знаешь, мил человек, тут такое дело, лешему мне надо сделать подарочек…

Упоминание мужа всуе Марфа услышала аж с другого конца ряда и, как урманский драккар, раздвигая волны народа, двинулась на звук.

— Я тут подмаслить его хочу, — между тем бесхитростно делилась своими планами баба.

— Тут я и не знаю, чем помочь тебе, — озадачился торговец. — Поярче бери!

— Щаз-з, «поярче»! Доброго здоровьишка тебе, кума! — поздоровалась жена водяника, завершавшая свой очередной рейд по торгу. — Не любит лесной хозяин яркого, я помогу тебе выбрать, кума.

— И тебе здоровьишка, кума! Ты уж помоги, будь так ласкова, уж очень мне нужно лесному хозяину понравиться!

Приближающаяся Марфа слышала каждое слово. Глаза ее наливались кровью.

— Вот тот не бери, он шерстью ткан. Лешак чесаться от него будет, этот шелковый хорош, но больно ярок, вот этот бери, черный, шелковый, с зеленою вышивкой! Ему понравится!