Порубежье (СИ)

— Да наш дядька Вадик с самим царем морским уговорился! Да не с одним! Ну и имечко у тебя. Язык сломаешь!

Славен мысленно выпятил грудь, прям гордость распирала за деловитого водяника, словно тот был ему прямой родственник или он сам в переговорах принимал непосредственное участие. Хотя вроде как и не чужой, через Поляну-то? Они-то, кромешники, все ее родней считают. Последнюю мысль Славен случайно высказал вслух.

— Какую то Поляну кромешники родней считают? — с интересом спросил Горыныч. — А имечко у меня обычное, латынянское. На худой конец, если язык за зубы цепляется, по-вашему, Зиновием, зови.

— Ладно — Зиновий Горыныч, — кивнул Славен. — Поляною, или правильно Полиною, зовут жену мою. Она на кромке, на заимке у Мороза Стрибоговича, жила да воспитывалась с трех до шестнадцати лет. А так она дочь боярина Евпатрида Собакина…

Зиновий взглянул на Славена чуть заинтересованнее. Тот меж тем продолжал:

— …и племянница родная нашего отца Михаила.

Горыныч удивленно вскинул бровь.

— А я и не подумал… Вот оно, значит, как заворачивается…

Вадьке жуть как хотелось тоже чем-то удивить «Змеюшку», и он выдал:

— А отец Михаил у нас не промах! Еще тот вой!

— Какой вой? Он же священник? А у вас священники не воинствуют.

— Знатный вой! — отстаивал достоинство отца Михаила Вадька. — Палицу себе смастерил дубовую, а Фрол Чума ее булатом оковал!

Глаза Горыныча постепенно увеличивались в размере.

— И сейчас отец Михаил вместе со всеми на приграничье. Воем стоит! Оборону держит!

Глаза Горыныча приняли обычный размер, а вот брови нахмурились.

— Смотрю, у вас там совсем непросто…

— Да куда ж не проще, Зиновий Горыныч? Машины метательные приволокли — катапульты называются…

— Они бы еще элефантов притащили, — сказал Зэмистокльз.

— Кого? — удивился Вадька.

— Я тебе потом расскажу и картинку покажу, — пообещал Славен.

— И рать у них несметная, а самое плохое — идет с ними всадник на рыжем коне, имя ему Раздор, или Война… — продолжил Вадька.

Зэмистокльз Горыныч еще больше нахмурился.

— Так, други мои. Идемте-ка посмотрим мои припасы, чего полезного поищем.

***

Иван Данилович еще раз окинул взглядом поле предстоящей битвы и повернулся к Ратмиру:

— Идут, значит? Совсем скоро?

— Совсем, батюшка, водяники промеж собой договорились, аккурат в одно время и лодии, и драккары придут.

— Славно! Эх, до чего же славно, дорогой ты мой человек! — Воевода от избытка чувств обнял ошарашенного такой честью Ратмира. — Ну или не человек… — Воевода еще более смутился. — Ну замечательный ты, в общем! Беги теперь на правый край да кого-то пошли на левый, скажи: сейчас вражины переправу делают, мы отступать будем, но так, аккуратненько, не давайте им по берегу лужей расползтись. Пусть больше вперед продвигаются, мы их завлекать станем, а сотники Данилы с Давыдом с обеих сторон будут брать их в клещи. Так слово в слово и скажи! Ну беги, сердешный, беги.

Ратмир побежал. Пока в человеческой своей ипостаси, потом, видать, перекинется. Мужчина потер руками лицо, всмотрелся вдаль.

А в дальней дали происходило следующее.

С севера, подгоняемые западными и северными ветрами и ведомые хозяином Ярыни по воде, неслись драккары Бьерна. Соратники урманина тревожно поглядывали на пенящуюся за бортом воду. К чудесам они уж мало-мальски привыкли, да и не пристало мужам взрослым всякой волшбы бояться.

С юга шли лодии государевы. Сам царь Василий стоял на носу первой лодии, крепко сжимая в руках рукоять меча. Позади толпились ратники и вои, и по лицам видать, что волосы у них стоят дыбом.

Поначалу всё было как положено. Побранились-пособачились, порядились, погрузились и поехали. Чудеса начались, когда приближаться стали к устью Ярыни. Сначала как-то ускорилось течение, потом подул теплый ветер. Потом сильнее подул, и лодии двинулись уж не с течением, а как бы быстрее течения, всё быстрее… Вои забеспокоились, ратники по палубе забегали. А возле царя незнамо как очутились два витязя, красивы не по-здешнему, один хоть чем-то на крещеных похож, а второй — лицо как будто сковородой приложили, волосы черные, высоко подвязаны и в косу заплетены.

Глаза большие, но разрез глаз не наш… Стоит. Зенками своими лупает, а второй молвит:

— Меня зовут Суховеем, царь Василий, а это мой брат Фудзин.

Означенный брат сложил перед собой ладони и поклонился.

— Рад приветствовать вас, славные витязи! С чем пожаловали?

Царь изо всех сил старался не думать о том, что пожаловали витязи на палубу лодии, которая, к слову, на середине реки широкой. Неведомо откуда, совершенно сухие.

— Мы помочь тебе должны, государь.

— Кому дол… — царь подавился вопросом, — кхм… Проходьте, гости дорогие, добро пожаловать…

Если он перекрестится незаметно, интересно, чудные витязи не обидятся, часом? Где-то батюшка был со святой водой… Царь внимательно посмотрел на ноги прибывших. В сапогах. Копыт нет. Царь облегченно перекрестился. Гости понимающе переглянулись.

— Не хотели пугать тебя, царь Василий, но тут уж по-другому никак, — это молвил тот, черноглазый, с косою.