Порубежье (СИ)

У Марфы аж ум за разум зашел от такого произвола и наглости! Мало того, что эта кикимора лучше нее, жены, знает, что ее мужу по сердцу, так еще, лярва такая, советы дает разлучнице?!

— Да погоди, батюшка, смеяться, Ратмира-то помнишь? Удумали они с обозника сынками младшими того татя, что капканы ставит, сыскать. Ну и рассудили здраво — точнее, Ратмир здраво рассудил, сынки-то только слушали, — что от капкана след на шкуре непременно останется, так?

— Верно, доченька! Вон у меня по сей день на шкуре след! Только как…

— На снятой шкуре, батюшка, твоя еще покамест при тебе…

Болотник крякнул.

— Вот, значит, идут оне по базару, Ратмир и его будущие сородственники, в пушные ряды пришли, шкурки перебирают, просматривают… Ну и разглядел на одной лисьей шкуре малец след от капкана да стал Ратмиру на ухо шептать. Громко так. Торговец как-то услыхал, да еще, видать, Ратмир что-то ляпнул. Соседи-то торговца только рады конкурента выжить, тоже масла подлили. Тот видит — жареным пахнет, ну и драпанул по базару, Ратмир следом, да в сердцах еще, от злости… Ну, значит, подбежал тот блаженный аккурат к тому лотку, где Варвара стояла, а там с одной стороны Марфа несется, с другой Ратмир, и ни тот ни другая не удержалися от оборота. Он и сомлел сразу. Не местный был, думал, что сказки рассказывают о нашем крае, а тут на него баба и мужик с разных сторон бегут — и тут же волками оборачиваются! И две пасти оскаленные!

— Ах! Да вот же ж! И чего? Чего дальше-то?

— А дальше ничего, — Марыся махнула рукой. — Мужика того водою окатили, попинали немного, но что взять — торговец он, у кого какие шкуры брал — сам не упомнит. Марфу с Ратмиром тож водой остудили, присрамили, что негоже так-то. Варвара побожилась и крест целовала, что ничего такого к ейному мужу не мыслила, просто хотела, чтоб за девками ее лешак присмотрел.

— Вот же ж!..

— Да, так-то замирились оне, но в лес теперь Варваре ходу нету, как и на реку. Только если на болото к тебе. Ты у нас, почитай, свободный.

— Я? Я не свободный! У меня четыре жены!

— Да хоть двадцать четыре, — проворчала Марыся. — Порядка нету. Не указ оне тебе. Ладно, батюшка, пойду я, хлопотно у нас.

Дорогие читатели! История подходит к концу, осталась буквально одна глава и эпилог))

буду очень рада поддержке лайками, коментариями и критикой))

Глава двадцать шестая

Богатыри подлетели к самому входу в пещеру.

— Да тут нет никого, — разочарованно воскликнул Вадька.

Каменный свод терялся где-то высоко в темноте, дальняя сторона, как и в прошлый раз, завалена всяким добром, холодный пол огромным ковром застелен.

— Смотри-ка, Вадька, там ход какой-то?

— Да он узок шибко, Славен! Неужто ты думаешь, Змей в такую узкую нору пролезет?

— Змей-то не пролезет. А вдруг он там пленников держит?

— Ага, принцессу прекрасную! — иронично хмыкнул Вадька. — И как нам это поможет в бою с супостатом?

— Она сразит врага неземной красотой, — поддержал шутку Славен. — Пошли глянем?

Вход в подземный коридор темен, но оттуда, очень близко, донесся низкий мужской голос:

— И кто ж вас воспитывал, добры молодцы? Кто ж вас научил без приглашения к кромешникам являться да без спросу по чужим домам расхаживать? А… богатыри русские! Ну кто ж еще!

На свет вышел рыжеволосый витязь с небольшой бородкой. Одет дорого, но оружия нет при нем никакого, и шапки нет, только пышные кудри золотом полыхают.

— А ты кто?! — крикнул Вадька.

— Ты что, Змея убил?! — рыкнул Славен, хватаясь за меч.

— А ежели и так? — Незнакомец улыбнулся, показывая крупные белые зубы.

— Тогда я убью тебя!

— Он был наш друг! — поддержал Вадька побратима, вставая рядом и обнажая клинок.

У незнакомца поехали вверх золотистые брови.

Спустя пару секунд оцепенения он раскатисто засмеялся.

— Ох, богатыри, ну потешили, ну порадовали! Триста лет на свете белом живу, а друзей досель не имел! Ну, давайте знакомиться заново, други: я Зиновий Горыныч, в своей второй ипостаси — чудо-юдо поганое и Горыныч Змей.

— Так ты что, перевертыш? — первым опомнился Славен.

— Значит, ты живой, Змеюшко? — отошел от оторопи Вадька.

— Да живой, кромешники нежитью не бывают. — Зиновий снова улыбнулся.

— Ну ты даешь, чертяка! — Славен хлопнул его по плечу. — И масть у тебя та же, лещина с золотом!

— Да, вот такое я золотко. Что случилось-то, други? Ведь не праздно вы сюда явились? И не просто меня спроведать.

Спустя три четверти часа, употребив медовухи да закусок заморских (заказывал Зиновий — хорошая таки это вещь, самобранка), обсудили дело непростое. Горыныч слушал внимательно, сосредоточенно.

— Так вот, Змеюшко, идет, значит, рать на нас темная, а нас мало! Вои царя-батюшки подоспеть должны, по Ярыни вниз идут лодии; урманин со своими людьми с низовья на даккарах поднимается. Как быстро дойдут — кто ж знает? Мой тезка, дядя Вадик, уговорился с хозяином Ярыни, дядькой Яриком, и они теперича один снизу, другой сверху корабли тащат.

— Эко? Два водяника договорились? Прям чудно! А вообще, мое имя Зэмистокльз. Можешь меня так и называть.