Поручик Ржевский и дама с солонкой

– Бабушка была знакома с самим Казановой. Даже уверяет, что у них был роман, когда Казанова приезжал в Россию. Это было шестьдесят лет назад, но бабушка до сих пор помнит.

– А вы знаете, что я водила знакомство с Казановой? – спросила старушка. – Ах, как он ухаживал за мной!

– Бабушка не очень хорошо слышит, поэтому иногда говорит невпопад, – тихо пояснила Тасенька.

– А ты, кажется, тоже дамский угодник? – Старушка кокетливо посмотрела на Ржевского.

Тот пожал плечами.

– Ага! – вдруг вскричал кто-то и панибратски хлопнул поручика по спине. – Давно не виделись! – Это оказался Бенский.

– Какими судьбами? – спросил Ржевский. – Здесь, кажется, обед только для своих.

– А я свой, – ничуть не смутившись, ответил Бенский. – Я родственник князя Всеволожского. – Он кивнул в сторону губернатора и назвал такую степень родства, которую в народе называют «нашему забору двоюродный плетень». Очевидно, Бенского позвали лишь затем, чтобы количество кавалеров и дам было равным.

Ржевский, вспомнив о том, что собирался вести себя неприлично, подумал: «Может, сейчас двинуть Бенскому в глаз?» Но Бенский, не будучи пьяным, мог легко увернуться, то есть достойной драки не вышло бы. Вышел бы только конфуз, а конфузиться не хотелось. Ведь поручик надеялся – несмотря на свой пьяный вид – впечатлить генеральшу Ветвисторогову, которая продолжала рассеянно улыбаться.

* * *

Сесть рядом с генеральшей Ржевскому, увы, не дали. Поручика усадили на длинном краю стола между Тасенькой и старушкой, а Ветвисторогова оказалась на противоположном краю – между мужем и Бенским. Губернатор уселся с торца, во главе собрания так, что Тасенька оказалась по левую руку, а генерал – справа. Губернаторша расположилась с другого торца и велела подавать обед.

На первое был куриный бульон с клёцками, а в качестве приправы – светская беседа.

– Думаю, господа, вы уже читали в газетах о том, что случилось в Петербурге, – произнёс Всеволожский, чтобы начать разговор. – Ужасно. Просто ужасно.

– Согласен, – ответил генерал. – Скверное дело. Устроили бойню посреди города.

– Это вы про то, что случилось на Сенной площади? – спросил Ржевский.

– На Сенатской площади, – поправил Бенский.

– Да, на Сенатской, – сказал Всеволожский и, повернувшись к Ветвисторогову, добавил: – Я рад, генерал, что мы одинаково смотрим на вещи. Поистине Николаю Павловичу не следовало начинать своё правление с кровопролития. Бойня. Настоящая бойня!

– Господа, это было на Сенатской площади, а не на Сенной, – громко сказала старушка Белобровкина.

– Да, теперь я знаю, – ответил ей Ржевский.

– Что? – не расслышала та.

– Знаю, что на Сенатской! – заорал ей поручик в самое ухо.

– Хорошо! – так же громко крикнула Белобровкина и удовлетворённо замолчала.

– Позвольте, – меж тем удивился генерал Ветвисторогов. – Но ведь бойню устроил не Николай, а бунтовщики, которые вывели солдат на площадь, тем самым сделав их пушечным мясом.

– Позвольте, – в свою очередь возразил губернатор. – Но ведь это Николай отдал приказ стрелять. И теперь его руки обагрены кровью невинных.

– Невинных бунтовщиков? – опять удивился генерал.

– Да. Невинных. Ведь они не сознавали, что делают. – Всеволожский вздохнул.

– Если вы про солдат, то соглашусь, – сказал Ветвисторогов. – Они думали, что защищают права Константина Павловича на престол. Но заговорщики, которые вывели их на площадь, всё прекрасно сознавали.

– Нет, не сознавали, – скорбно покачал головой Всеволожский. – О, наивные мечтатели! Хотели всеобщей свободы и равенства! Хотели достичь этого без кровопролития, но кровь пролилась. И что же они получат теперь? Виселицу или сибирскую каторгу? Я искренне надеюсь, что Николай их всех простит – простит им этот невольный бунт, ставший следствием горячности их сердец.

Бенский решил встрять. Очевидно, чтобы в очередной раз поддеть поручика:

– Позвольте! Но если горячность сердца всегда приводит к бунту против монархии, то первый, кого следует заблаговременно отправить в Сибирь, это Ржевский.

– С чего бы?! – воскликнул поручик. – Я верноподданный!

– А я полагаю, что бунтовщики действовали весьма расчётливо, с холодной головой, – сказал Ветвисторогов.

– О! Не называйте их бунтовщиками! – запальчиво произнёс губернатор. – Они – пламенные патриоты. Только немного сбились с пути.

Ржевский, вспомнив о своём намерении хамить, обратился к губернатору:

– Раз вы им сочувствуете, значит, не зря у вас в библиотечном шкафу стоит голова ехидного старика Вальтера.

– Какого Вальтера? – не понял Всеволожский.

– Вольтера, – тихо поправила Тасенька.

– Ах, Вольтера! – хмыкнул губернатор, но замечание Ржевского ему не понравилось. – Да, я выступаю за свободу от тирании. И потому полагаю, что Николай должен всех простить. Так он покажет себя не тираном, а добрым государем, отцом-благодетелем.

– Но ведь заговорщики имели целью убить Николая, – заметил генерал Ветвисторогов. – Как же их простить? Чтобы они устроили новый бунт?

– Давайте сменим тему, – предложил губернатор. – Я пригласил вас, чтобы приятно отобедать, а этот разговор стал неприятен.

– Согласен, – кивнул генерал.