Посещения. Стихи. 1929-1936

Земные, теплые движенья
на глину плещут  и скользят
всё яростней, всё вдохновенней,
но чуда повторить нельзя.

Полураздавленный и липкий

овал неясного лица,
как вызов, шлет полуулыбку
глазам прищуренным творца.

Припоминая Божье слово,

дрожит бесформенная плоть.
Сырыми тряпками окован
и к муке приближаясь вплоть,

ты рассекаешь выход узкий,

чтоб голос вышел на простор,
чтоб пел и плакал каждый мускул,
не вздрагивавший до сих пор.

И вот, уже изнемогая,

сквозь вопль, исторгнутый борьбой,
ты слышишь — дышит грудь глухая,
ты видишь — солнце над тобой.

ПРАГА

Растянув тишину по аллеям,
приколов к темноте фонари,
теплый вечер мундиром алеет
на посту у сентябрьской зари.
        Каменеет дворцовая стража,
        каменеют химеры и храм.
        Смерть на ратуше время покажет:
        — Горожане, пора по домам! —
И тогда из-под арок в извивы
узких улиц, сквозь копоть и пыль,
золотистым играющим пивом
малостранская[1]

вспенится быль.        Газ больными глазами моргает,
        и туман вырастает стеной,
        и, бунтарские песни слагая,
        бродят души в угрюмой пивной.
Хмель их горек, и хмельно их горе,
потрясает кружками цех;
а в молчании обсерваторий
ищет Брагэ счастья для всех.
        И, пугаясь полночного крика,
        по подвалам алхимики ждут
        золотую удачу, и дико
        над ретортами ночи плывут.
И в предчувствии бед и бездолья,
одинокий и злой, как скопцы,
серым пальцем глиняный Голем
королевские метит дворцы.

«В глухое море площадей…»

В глухое море площадей
стекают переулки.
Опять восьмичасовый день
выходить на прогулку.

И сотни лошадиных сил

перековав в моторы,
асфальтом бережно залил
свою свободу город.

Гуляет время, как палач,

выдумывая трюки,
и вызывает всех на матч
с непобедимой скукой.

Туман накинул Гранд-Отель

плащом испанских грандов,
и ночь орет и пьет коктейль,
как негры из джаз-банда.

И слышит чахлая луна,

как ты кричишь рассвету,
срывая гнев, как ордена:
«Карету мне, карету!»

ГАДАНЬЕ