Посещения. Стихи. 1929-1936

Разложены черные пики
над сердцем твоим венцом,
налево король двуликий
с дорогой в трефовый дом.

Любовь твою радость погубит,

смотри — под сияньем корон
уже улыбаются губы,
уже розовеет картон.

И снова горячие руки,

как голуби на плечах.
Цыганка гадает разлуку,
и медленно тает свеча.

У троек недобрые вести,

девятка обиды сулит,
и с пиковой дамою вместе
злосчастье и горе спешит.

Что было? — За мастью червонной

улыбка, как спрятанный клад.
Что было? — Темно и бессонно
январская ночь протекла.

Что будет? — Нежданная встреча,

но снова сжимается грудь,
крестами трефово отмечен
на вечер предсказанный путь.

Зовет дружелюбная дама,

торопит вернуться назад,
но ты выбираешь упрямо
дорогу, ведущую в ад.

Вся жизнь под колодою клейкой,

и нож над червонным тузом —
четыре руки злодейки
сметают карточный дом.

«Ночь беспокойна, ветрена — как ты…»

Ночь беспокойна, ветрена — как ты.
Над черным кофе — рифмы мотыльками.
Неповоротливей, чем камень,
как гулко бьется сердце взаперти!

В такую ночь бесплодно говорить

или вздыхать. Сиди, как можно тише.
В такую ночь, нахмурив брови, пишут
о пуле в лоб, об умершей любви.

А я? А мне?… Мой верный карандаш

уже, как опостылевший любовник,
мне тягостен. На дьявольской жаровне
сгорает… что? Какое имя дашь?

Все ненадолго — счастье и мечты.

И боль моя непрочна и растает.
Что я тебя не поцелую? Что другая…
Я свет тушу. Ночь ветрена — как ты.

«Над фитилями билось пламя…»

Над фитилями билось пламя
шла, застревая в колеях,
весна неверными шагами
через игорные поля.
Цвели трефовые созвездья,
как розы. Росчерком мелков
кабалистически возмездье
навек слепило игроков.
И вздох, задержанный экстазом,
внезапно всхлипывал, как крик;
судьба мигала черным глазом,
судьба-цыганка, дама пик.
И ждало замершее тело
последней ставки. Ночь текла.
Тринадцать карт на стол летело,
как звон разбитого стекла.

И в сердце, в туз червонной масти,

бубновая вонзалась грань,
сквозь боль, распахнутую настежь,
в упор, на гибель шла игра.
Дрожали карточные стены;
ночной сменяя караул,
заря входила в зал надменно,
и, опрокидывая стул,
ты слышал приговор суровый,
приказ двойного короля,
чтоб жизнь отыгранную снова
ты нес в суконные поля.

СТИХИ О ГУЛЛИВЕРЕ

1