Послание Климента, митрополита русского, написанное к смоленскому пресвитеру Фоме, истолкованное монахом Афанасием

За умножение же словесъ не оставлю сказати о блаженнй Руф, яко и та потязана есть. Яже не потязаеть Божествное Писание, но и блажить, яко не прежде законнаго брака сочетася съ Вузом, но посагши законн, вдова сущи, моявитяныни, и тако, заченши, породи Овида, дда славьному царю Давыду.[30] Но да заградятся уста глаголющимь на Бога неправду. Тъй бо славный богоотець и пророкь глаголеть, «яко ни от въсхода, ни от запада, ни от пустъ горъ, яко Богъ судии есть и сего смряет, а сего возъносит. Чаша бо, — рече, — в руц Господни вина нерастворена исполнена есть растворениа».[31] «И кто бо, — рече Писание, — ислдить умъ Господень или кто бысть съвтникъ ему».[32] «Тъ бо взят грхи наша и безакониа наша тъ бо понесе; сего раною мы вси ицлхом»,[33] но обаче не обрменися прегршении нашими, яко глаголют нции, ихже конець — стнаа пагуба, но паче сам облегчи от бремен тяжькых хребетъ нашь. Богъ бо ревнивь сый, не дасть славы своея иному, укланяющаяся от него въ разньствие, поженеть съ творящими безаконие. Нсть бо неправды у Бога, реку же, ни будет. Испытает сердца и утробы,[34] яко Богъ есть праведень.[35]

Коли того увидти хощеши, почто груди взимают попове.[36]

Почто груди повелно възимати попомъ. Яко се уже Богу съвдительствующю на отинудьное възвращение лукавыихь имъ даний та сожегаема яв бяху на жертовниц: лой же есть, се Закона, си же даема баху за грхи их, лой бо даем баше за чревное ласкосердьство, исти же — си же за чресленыа сласти, селезена — яростнаго ради, на золчьнм бо мст лежит. Святителю бо даемо бяше во участие соб ему груди и рама. Груди убо ради — вднное, и истязаа Богъ святителя, рама же ради — данное, да и даненъ и вдненъ бысть святитель.[37]

Или яже въ Леугитьскых книгах о отрыгании чь. Еда и то увдти тщеславие есть? Уча нас тх ради, како подобает быти чистымь. Надвое длящаго ради живота учить нас, да творим рассуждение благых даний от супротивнаго. Жюющаго ради — яко да будемь боголюбиви. Якоже бо жюющии пищу отрыгають, тако подобаеть и нам день и нощь помышляти Божиа проповди. Въдных же ради, имущих пера и чешюя, учи[т] ны: да якоже она суть гор вознесена, другаа же долняя вещи держится, тако подобаеть и нам со благыми дании и съ разумными совозвышатися, а не земными остаати. Птица же ради учить нас лихоимьства воздержатися, еже не во тм ходити; иже не во тм, но въ свт, се — еже в правд.[38]

Или на пятое лто от дрва ясти плод,[39] а и то славитися? Но множества ради словес прмину число словес и Вторый Законъ, и Судьи, и Руфь. Реку же и Еклисиаста, рекша: «Уже, треременноплете, не скоро ся преторгнет».[40] Не бо о ужи глаголет Соломон, но съвты удержаеть, всякъ бо совть и дума, аще утвердится, не подвижеться, и в чаание приходит. Того ради и ужем притчю Соломон сотвори.

Но о писании моем воспоминаю, иже къ князю твоему, к моему же напрсну господину: «Понеже и пиавица оноа не устрегохся». Пиавицю убо глаголеть Писание и власть и славу, якоже не токмо египтяном, но и еросалимляном послдует добро. А египтяне суть мирьстии, иеросалимляне же — мниси. Славы же и сласти не токмо мирьстии желають, но и мниси, еяже хотние комуждо нас послдуеть и до гроба, аще бо и кто нас во глубоку старость доидеть, то и ту никакого же славолюбиа остатися не может. «Ибо и диктатору моему отнемогшу чювьствеными и вещественными расбойникы иерихонска прехода еже от Иеросалима». И диктаторъ — умъ сказается, тм же глаголет: «и убо уму моему отнемогшу»; чювьственыи же и безвещественыа расбойникы глаголет бсы; Ерихон же — миръ сказуется Се бо и въ Евангелии указает Господь нашь Исус Христос, глаголя: «Человекь схожааше от Иеросалима на Ерихонъ и в расбойники впаде и съвлекше и язвы возложиша на нь».[41] Едемь убо Иеросалимь сказается. Иерихон же — миръ, человекъ же исходяй — Адамъ, расбойници же — бси, прелщением бо тхъ боготканныа одежда обнажися, раны же глаголет — грхи.

Что философью писах, не свмь! Христос реклъ святымь учеником и апостоломь: «Вамь есть дано вдати тайны царствиа, а прочим въ притчах».[42] То ли, любимиче, философьа, еюже славы ищу от человекъ?

Списающим евангелистом чюдеса Христова, хощу разумвати прводн и духовн. «Что мн дщерию Аира князя?»[43] — прашаю прводн, и речеть ми: «То и то есть». Что ми дщерию ханаоныня,[44] нъ хошу увдати духовн. Что ми кровоточивою,[45] но ищу силы слову! Что ми пятью хлбъ и двма рыбама,[46] прашаю евангелиста! Что ми о усшей смокви,[47] прашаю силы слову! Что ми старицею оною, въвергъшею дв мдници въ святилище![48] Но молюся, да темнаа ми душа будет вдовица и въвержет дв мдницы во святилище: плоть — цломудриемъ, душю же — смирением. Что ми о ловитв рыб,[49] но прашаю евангелиста! Что ми воднотрудоватым ицлвшим,[50] хотящю вдти и прводн! Си же вся божественаа Господа нашего Исуса Христа знамениа же и чюдотворениа, иже въ святмь Евангелии поминает, волею помянухь, иже святии и блажении отци наши подобнаа ко Господьскым словесем приложиша сказати и истолковати то и то зло полезно и добро и похвално.