И я хотел бы жить в твоём раю – в полуподводном,облачном краю,военнопленном, лайковом, толковом, где в стенах трещины,освоив речь с трудом,вдруг образуют иероглиф «дом» – ночной зверёкпод крышей тростниковой.Там поутру из пыльного окна волна подслеповатая видна,лимон и лавр, о молодых обидах забыв, стареют,жмутся к пятачкудворовому. И ветер начеку. И даже смерть понятна,словно выдох.И я хотел бы молча на речном трамвайчике, рубиновым виномзакапав свитер, видеть за кормою земную твердь.Сказать: конец пути,чтобы на карте мира обвести один кружок —в провинции у моря.Ах, как я жил! Темнил, шумел, любил. Ворону – помнил,голубя – забыл,Не высыпался. Кто там спозаранок играет в кость,гружёную свинцом,позвякивая латунным бубенцом – в носатой маске,в туфельках багряных?«Одинокое облако по небу не спеша уплывает – домой…»
Одинокое облако по небу не спеша уплывает – домой,вероятно. Налей мне чего-нибудь горячительного, ангел мой,чтобы жизнь не осталась занозою и обузою – правда, налей.Что мне делать с зимующей музою,с растерявшейся музой моей?Что мне делать, когда я в истерике – а казалось,что всё по плечу, —по Европе, России, Америке, будто брошенный камень, лечу,и в воздушном обиженном княжестве, словно косныйи мёртвый предмет,несговорчивой силою тяжести утешаюсь на старости лет?«Зимой в Венеции туристы топ да топ, кто в чёрных домино, кто нацепил личину…»
Зимой в Венеции туристы топ да топ, кто в чёрных домино,кто нацепил личинупечальную. О град, стеклянный гроб утопленницы.Страсть неотличимаот ненависти – или всё не так, и ты ошибся, странник?Твой напарникразглядывает решетки, на мостах застаивается.В краях высокопарных,и в низменных краях, и в неизменных —ложь помножена на ложь, присыпана могильнойземлёй. Вот наша жизнь – пригубишь ли, прольёшь,прокрутишь ли любительскою фильмойвосьмимиллиметровой – мокрый мел на мостовых,и звуков, как в помине.Бесчинствовал, храбрился, не посмел,как ряженые простодушные… Отнынене благоденствуй, медную доску протрави соляной кислотой,рыдай, предайся пьянству,но только не молчи, не вычитай любви из времени,отлива – из пространства.Да, человек пред Богом нагл и гол, с водою крепкою,с непросветлённым ликом,он слово мясопуст запомнит, как глагол —в прошедшем времени, в отчаянье великом,вдохнёт мукой обсыпанную тьму в овальном зеркале,в неправде карнавальной —и кто-то в маске ибиса ему артерию пробьётиглой гравировальной.«Не плачь – бумага не древней, чем порох…»