После Ельцина. "Веймарская" Россия

Эти лица уже знакомы читателю. Он знает, что главный редактор московского журнала “Элементы” Александр Гелиевич Дугин - фашист. И знает, что в начале 1993-го другой, не менее серьезный “патриотический” идеолог Сергей Ервандович Кургинян неожиданно и беспощадно его разоблачил. Но мы еще не обсудили, что следует из самого факта антифашистского мятежа в “патриотическом” семействе. Не опровергает ли он, в частности, одну из главных мыслей этой книги, “тезис Янова”, как еще в 70-е ее окрестили оппоненты - что все течения имперского национализма в России раньше или позже неминуемо вырождаются в фашизм?

Если “патриот” Кургинян действительно оказался антифашистом, “тезис Янова” нужно срочно пересмотреть.

Дискуссия о природе русского национализма длится уже четверть века. Мои оппоненты с самого начала не отрицали, что в России есть “плохие” националисты - язычники и фашисты. Но есть, утверждали Антитезис

они, и “хорошие” - православные антикоммунисты. Последних они горячо рекомендовали Западу как потенциальных союзников в борьбе против тогдашнего коммунистического режима. А заодно и против “плохих” националистов.

Заглядывая вперед, мои оппоненты не видели там никакой борьбы либералов-западников с вырождающимся в фашизм имперским национализмом. Бороться предстояло “хорошим” (авторитарным) националистам с “плохими” (тоталитарными). К этому, собственно, и сводился антитезис “тезису Янова”1. Согласно ему, Западу следовало опереться на тех русских националистов, с которыми можно договориться о приемлемых условиях сосуществования на одной планете. О демократах речь вообще не заходила - какие могли у них быть перспективы в стране, заведомо лишенной демократического будущего! Что же касается вырождения имперского национализма, то антитезис на то и был антитезисом, чтобы его отвергать.

215

С окончанием холодной войны многое, естественно, изменилось. Имперский национализм в посткоммунистической России повел себя в прискорбнейшем несоответствии с ожиданиями своих западных покровителей. Сами критерии, предложенные ими для отделения овец от козлищ, не работали. Православные антикоммунисты, как Дугин или Баркашов, которым положено было вести себя прилично, оказались откровенными фашистами. А сочувствующий коммунистам язычник Кургинян поднял против них антифашистский мятеж, то есть оказывался вроде бы “хорошим” националистом.

То, что моих оппонентов подвели их критерии - это, в конце концов, факт из их биографии. Нуошиблисьлюди, с кем не бывает? Для политических событий такого масштаба все это частности. Но есть ли в принципе такие устойчивые признаки, которые делают одних националистов “хорошими”, а других “плохими”? Существует ли такой “хороший” национализм, который на деле может спасти Россию? Покуда в Кремле сидит Ельцин, эта проблема может казаться академической. Но ведь мы говорим о постельцинской России. На кого намерены мы опираться в ней - на плохих западников или на “хороших” националистов, другими словами, на прото-демократический режим или на антидемократическую оппозицию? Согласитесь, что это и впрямь ключевой вопрос для всей политики Запада в отношении России. Именно его и поставил перед нами антифашистский мятеж в “патриотическом” сообществе в начале 1993 г.

Отдадим должное доблести Кургиняна. Для того, что он сделал, требовалось немалое политическое мужество. В ситуации, когда все другие “патриотические” генералы либо помалкивали, либо прямо отрицали разъедающую движение раковую опухоль, клеймя само упоминание о

Непростая задача

“патриотическом” фашизме как “гнусную доктрину” и “мерзкий идеологический удар демократов”2, Кургинян публично ее обнажил. Атакуя Дугина, он показал, что “патриотический” фашизм вовсе не случайное отклонение нескольких тысяч заблудших молодых людей, одураченных “Памятью” или Баркашовым, но серьезная и мощная идеология, сознательно внедряемая в “патриотическое” движение его собственными идеологами. Сделать это было непросто. Дугин и его единомышленники маскируются ловко и умело. Они называют себя приверженцами “консервативной революции”. Где фашизм, если они воюют против “мондиализма” и “планетарного рынка”, против “нового мирового порядка” и “конца истории”, а пуще всего против того, что на их языке именуется “Системой”? Это уж вообще какая-то абстракция: “Система - это мир, из которого изгнаны стихии, элементы, из которого удалена История, Воля, Творческое спонтанное усилие человека и нации, в котором изжит вкус Преодоления, Чести и Ответственности, в котором нет больше места для Великого… Мы можем по праву сказать о себе, что мы противники Системы”3…

216

На первый взгляд может показаться, что перед нами достаточно безобидный реликт европейских 1960-х, запоздалый антиистеблишментарный треп, высокопарность которого прямо пропорциональна его пустоте.