Смех смехом, а ведь и в самом деле отсутствие объективного-и верифицируемого, то есть доступного проверке - критерия новизны этноса не только делает гипотезу Гумилева несовместимой с требованиями естествознания, но и вообще выводит ее 208
за пределы науки, превращая в легкую добычу “патриотического” волюнтаризма.
Забудет на минуту про Запад: слишком болезненная для Гумилева и его “патриотических” последователей тема. Но что, право, может помешать какому-нибудь, скажем, японскому “патриотическому” историку объявить 1868-й годом рождения нового японского этноса? Ведь именно тогда произошла в Японии знаменитая реставрация Мэйдзи, страна одним стремительным броском вырвалась из пут многовековой изоляции и отсталости. Уже через полвека она смогла разгромить великую европейскую державу Россию, а еще полвека спустя бросила вызов великой заокеанской державе Америке, На каком основании, спрашивается, сможем мы отказать японцам в почетном звании, вместе со всем что к нему прилагается?
Вообще у Гумилева после XIV века биосфера повела себя как-то странно. Сразу после того, как извержение ее чудесным образом подарило “второе рождение”35 умиравшей славянской Руси, она вдруг прекратила свою “пассионарную” деятельность. Капризы
биосферы Конечно, биосфера непредсказуема. Но все-таки даже из таблицы, составленной для читателей самим Гумилевым, видно, что раньше она никогда еще так подолгу не простаивала - чтобы шесть веков прошли без единого взрыва этногенеза! Как раз напротив, если вести счет с VIII века до н.э., промежутки между извержениями сокращаются, а не увеличиваются. Первый взрыв (Эллада) и второй (Персия), разделяют пять веков. А между предпоследним (монголы) и последним (Россия) прошло только два.
Кто же поручится, что следующее извержение не подарит “второе рождение” ненавидимому Гумилевым Западу? Или, скажем, Китаю? А еще бы лучше Африке, которую биосфера вообще по совершенно непонятным причинам до сих пор игнорировала.
Но что станется тогда со статусом самого молодого из “суперэтносов”, российского, чей возраст выступает у Гумилева как единственное, но решающее преимущество перед всем миром?
Либо что-то серьезно забарахлило в биосфере, если она не смогла за шесть столетий произвести ни одного нового “суперэтноса”, либо Гумилев искусственно ее заблокировал - из “патриотических” соображений.
Чертовски жаль замечательно талантливого и эрудированного человека, но стоит подойти к его гипотезе с самыми элементарными требованиями,предъявляемыми к любому научному открытию, как она распадается прямо под руками. И ничего не Гумилев и
оппозиция остается, кроме невообразимой смеси наукообразия, гигантомании и
“патриотического” волюнтаризма. 209
Чертовски жаль, что не было у него возможности представить свою работу городу и миру, когда было еще время что-то исправить, что-то переделать, что-то передумать. Еще одна трагическая жертва советской системы, искалечившей его, изолировав от мира. Политика-таки достала его, как ни старался он от нее убежать.
Однако, если за все эти годы никто в России не подверг его гипотезу элементарной научной проверке, то теперь, в годы развала, это и вовсе стало неактуально. Другая выдвинулась на первый план проблема. Гипотеза, по выражению “Литературной газеты”, “пьянит страну”. Самые разные люди в сегодняшней России вдохновенно твердят за Гумилевым: “пассионарность”, “суперэтнос”. “Наш современник” объявил его лидером “единственной серьезной исторической школы в России”. Книги его стали бестселлерами.
Гумилев оказался нужен растерзанной стране, разом утратившей все — своих святых и пророков, мучеников и мудрецов, традиции и символы. Есть глубокая внутренняя потребность в освященном авторитетом науки подтверждении, что великую страну, корчащуюся в муках очередного смутного времени, еще ждет великое будущее. Научны, полунаучны или вовсе ненаучны его теории, но Гумилев эту потребность удовлетворяет.
А больше всех Гумилев оказался нужен реваншистской оппозиции. Мы уже видели, как взаимно уничтожают друг друга марксизм и “русская идея”. Ну, что между ними общего? Ровно ничего. Кроме… Гумилева, гипотезу которого сравнительно просто превратить в синтетическое “учение”, родственное и марксизму, и “русской идее”.
Может ли Гумилев дать такую общую идеологическую душу сегодняшней, расколотой, как сама Россия, оппозиции? Не знаю. Но то, что
его теории идеально для этого приспособлены, я постараюсь сейчас показать.
“Красные” привыкли опираться на сложную, наукообразную и строго детерминистскую систему взглядов, не оставляющую сомнений, что история на их стороне и, сколько бы дров они ни наломали, будущее принадлежит им.
“Никаких контактов с
латинами” “Белые”, напротив, всегда опирались