После Ельцина. "Веймарская" Россия

Если нет, то вся чилийская модель переворота рассыпается на глазах. С какой, собственно, стати должны были обе другие, господствующие стороны советского “треугольника” (партия и КГБ) добровольно отстраниться от власти в пользу третьей (армии)? Если встать на их точку зрения, претензии генералов, так заворожившие оппозицию, были всего лишь ординарным бунтом, нарушением субординации, попыткой самоуправно перераспределить власть в пределах “треугольника”. Нет. Если и пошли бы партия и КГБ на авторитарный переворот, то уж никак не на генеральский. Они бы позаботились о том, чтобы роль армии оставалась сугубо служебной. Она делает, что прикажут. Устрашает публику, а потом отправляется обратно в казармы- “под тщательный надзор органов безопасности”.

Олег Бакланов, представлявший тогда высшую советскую бюрократию, принимал участие в бесконечных диалогах оппозиции с генералами. Но он вовсе не готовился вместе с ними к генеральскому перевороту. На самом деле он рекрутировал и тех, и других для участия в совсем другом перевороте, по совсем другому сценарию - бюрократическому. Или, чтоб уж все было понятно, он пытался надуть и оппозицию, и генералов. И если бы оппозиционеры вслушались в то, что говорили их собственные советники, они, конечно, поняли бы:

между советами, скажем, генерала Виктора Филатова и бюрократа Олега Бакланова - пропасть.

Как представляли себе грядущий переворот генералы? “Армия долго смотрела на весь этот бардак и надеялась, что премьеры наведут порядок. А они лишь разваливали. И армейцы сегодня поняли, что они не глупее премьеров. Сегодня начальник финансового управления [армии] может стать лучшим министром финансов, а начальник тыла Вооруженных Сил лучшим премьерминистром — вот в чем, наконец, убедили армию бездарные антинародные правители… И уверяю вас, без крови и насилия строго по распорядку пойдут по железным дорогам поезда и будут восстановлены нормальные народно-хозяйственные связи”8.

Как бы в ответ другой советник, Бакланов, говоривший от имени как раз тех самых гражданских “премьеров” и “бездарных правителей”, которых намеревался оставить не у дел бравый генерал, делился своим видением места и роли армии: “Если ей придется взять на

264

себя управление экономикой, транспортом, обществом в целом, она сможет лишь некоторое время поддерживать такое управление, да и то на предельно низком уровне”, и ей придется “как можно скорее передать это управление гражданским лицам, содействовать восстановлению гражданских структур”9. Тех самых, от которых генералы как раз и собирались избавиться. Ей-Богу, нужно было не иметь ушей, чтоб не услышать, что эти две линии нигде не пересекаются. И нужна была вся завороженность оппозиции мечтой о военном перевороте, вся высокомерная уверенность ее лидеров, что в каждый данный момент абсолютная истина у них в кармане, чтоб не заметить, как безнадежно запутались они между двумя сценариями. И не понять, что в советской ситуации на их милитаристском энтузиазме и пиночетовской браваде мог вырасти лишь их августовский позор.

До января и после

Но так отчаянно дорога была оппозиции эта воинственная мечта, что даже после этого катастрофического поражения не было сил с нею расстаться. Правда, в генералах, которых столько месяцев обхаживала, она полностью разочаровалась. Когда мы встретились с Прохановым в декабре 1991-го, он подарил мне верстку 21-го номера “Дня”, где прощался с генеральской химерой. “Не оказалось государственно мыслящей элиты в армии, среди генералов, посовиному молчавших на съездах, шесть лет безропотно уступавших политикам в жилетках военную мощь государства… В дни кукольного мятежа и в нынешние унылые недели они, генералы, послушно склоняют шеи перед легковесными, как пузырьки, реформаторами, принимая из их рук отставку, домашние шлепанцы и колпак”10.

Это было жестокое прощание. И в нем было много неблагодарности. Разве не сама оппозиция месяцами кричала на всех перекрестках, что “надежда примеряет мундир”? Разве не поддалась она на обман ничуть не менее легкомысленно, чем генералы? И разве не сам Проханов еще в июле писал “Слово к народу” - манифест сурового военного переворота, а вовсе не “кукольного мятежа”?

Расплевавшись с генералами, оппозиция сделала героями своей романтической мечты полковников, т.е. незаметно для самой себя соскользнула с классического генеральского сценария к неортодоксальному “греческому”. Теперь она связывала свои поруганные бюрократами надежды с первым Всеармейским офицерским собранием, назначенным на январь 1992-го. На этом собрании действительно доминировали полковники. Но оно принесло ей еще более ошеломляющее разочарование. “Помню, как “Трудовая Москва” встречала делегатов первого Всеармейского совещания, - запоздало сетовал Александр Казинцев, - знаменами, цветами, со слезами на глазах. Так встречают освободителей. Восторженные ожидания померкли в тот же день после его оглушительного провала. Пришла пора признать: у России больше нет армии”11.

265