После Ельцина. "Веймарская" Россия

Воссоздание коммунистической партии и серия побед коммунистов на региональных выборах были все-таки успехом “красных”, а не “белых”. И возрождение в связи с этим ортодоксально-коммунистических воззрений в “красной” среде не укрепляло коалицию. Если генерал Стерлигов попрежнему провозглашал: “Дорогу национальному капиталу!”, а партия Геннадия Зюганова записывала в свой манифест как основное требование “возврат на социалистический путь развития”34, то какая уж тут коалиция? С другой стороны, возвращение Александра Солженицына в Россию не могло не усилить позиции антикоммунистического крыла в стане “белых”. И, наконец, ошеломительный успех на декабрьских выборах имперско-либерального крыла, “коричневых” вообще все смешал. Константинов и Стерлигов, вожди Фронта национального спасения и Русского национального собора, сами оказались в том же положении аутсайдеров, в каком раньше был Жириновский со своей ЛДПР.

Расстановка сил в рядах оппозиции стала совершенно другой.

Революция снизу? Очевидно, что после окончания эпохи путчей и мятежей, точно так же, как в веймарской Германии, выбор непримиримой оппозиции свелся к одному-единственному сценарию, один раз уже похороненному-конституционному. Заметно, как старается она преодолеть свое отвращение к “телевизионноопереточным представлениям” парламентской эры и переключается на кропотливую и прозаическую работу с избирателями - в попытке добиться успеха на парламентских и президентских выборах. Так сделали в 1924 г. и нацисты, после выхода из тюрьмы Гитлера. Как говорил сам этот гроссмейстер психологической войны - “Хотя перестрелять либералов быстрее, чем отнять у них большинство, зато в последнем случае успех гарантирует нам сама их конституция. Раньше или позже большинство будет наше - а за ним и страна!“35

Однако и мысль о революции снизу нельзя считать полностью отброшенной. Она очень близка молодежи - бунтующей против скучных парламентских маневров, пронизанной прежним революционным нетерпением и тоскующей по романтическому возбуждению минувшей эпохи. Эта бушующая молодежь хотела бы склонить старших товарищей к иной стратегии. Кажется, что предлагать ей нечего. Харизматических лидеров попрежнему не видать, массовых волнений не вызвала

274

даже Чечня. Но не забудем, что революция снизу знает еще один вариант сценария - пусть он тоже сегодня нереалистичен, но это я так думаю, а молодые и не очень молодые романтики думают по-другому. Это — провинциальное “народное ополчение”.

Такая стратегия означает принципиальный отказ от опоры на общенациональные институты, будь то армия или парламент, и перенесение основных усилий оппозиции из столицы на периферию. Если же совсем не выбирать выражений, речь идет о том, чтоб натравить регионы на Москву.

Москва предала Россию - вот лейтмотив мятежных аналитиков. Ее интеллигенция безнадежно испорчена общением с иностранцами и западническими иллюзиями. Как в 1612-м, спасти Россию сможет только провинция. “Наша задача, - формулирует, например, Лимонов, - оттеснить из политики разбитной московско-городской интернациональный класс”. Заменив его кем? “Впустить на политическую сцену провинцию

- Сибирь и другие окраины - в них сильны национальные инстинкты”36. Казинцев попытался даже положить этот эмоциональный призыв Лимонова в основу новой политической стратегии оппозиции, исходящей из того, что “именно там, в провинции, выковываются Минины и Пожарские. В продажной деморализованной столице они появиться не смогут”37. Конечно, само по себе противопоставление народа интеллигенции, провинции центру, “земель” столице - старинная славянофильская идея. И мысль об изгнании из российской политики столичной интеллигенции, “образованщины”, не нова, она принадлежит на самом деле Солженицыну. Но сегодняшние оппозиционные бунтари идут дальше. Недаром Лимонов называет свой сценарий “национальной революцией”. Он прав.

Ловушка для оппозиции

Ничем, кроме крайнего отчаяния, не могут быть продиктованы эти призывы. Какой Минин, какой Пожарский? В стране, начиненной ядерным оружием и атомными электростанциями, сценарий провинциального народного ополчения, натравливания регионов на Москву, грозит российской Вандеей, грандиозным кровопролитием и в конечном счете распадом России. Но ирония ситуации заключается в том, что в эту опасную ловушку загнал оппозицию вовсе не ее главный враг, Запад, и тем более не послеавгустовский режим. Она сама себя туда загнала

- своей неспособностью просчитывать последствия собственных действий, своим провинциальным невежеством, своей вульгарной авторитарной и антисемитской риторикой, своим постоянным поиском реваншистского, чтоб не сказать фашистского решения имперского кризиса.

Начиная с мечты о военном перевороте в 91-м и далее везде

- она упорно отказывалась видеть реальность собственной страны, на протяжении трех поколений страдавшей под авторитарным игом и

275