Вундеркиндом, впрочем, м-р Сакс был уже в университете, сдав докторские экзамены еще до окончания колледжа. С 29 лет он постоянно преподает на одной из лучших кафедр в стране, в Гарварде. Разумеется, у него есть оппоненты. И не только в России, где в соответствующих кругах его объявляют если не дьяволом во плоти, то уж бесспорно - врагом и разрушителем страны. Не все разделяют его веру в универсальность моделей экономического изменения. Не всем импонируют его революционные замашки. К тому же Джеффри Сакс действительно революционер - причем, не только в воззрениях (“если вы посмотрите, как возникают реформы, [то увидите], что это происходит через быструю адаптацию иностранных моделей, а не через медленную эволюцию”2), но и по темпераменту. А это опасное сочетание. Чаще, однако, оппоненты упрекают его в том, что Ленин называл “экономическим кретинизмом”, т. е. в недооценке политики в ходе революционного экономического изменения.
Мои претензии к нему идут дальше. Я боюсь, что м-р Сакс проявляет большую близорукость в отношении реваншистской оппозиции. Может быть, и врут злые языки, утверждающие, что Россия для него - это всего лишь нечто вроде гигантской Боливии. Но что бесспорно - ни с чем, даже отдаленно похожим на российских “красно-коричневых”, он там не встречался. И в Польше, к чьей реформе он тоже приложил руку, ничего подобного не было. Таким образом, непосредственный реформаторский опыт м-ра Сакса никогда не сталкивал его с людьми типа Шафаревича, а в теоретические построения, при всей их революционности, фактор этой всесжигающей ненависти к Западу вкупе с западными моделями экономического развития просто не вписывается. Это делает “самого важного экономиста в мире” естественным пленником веймарской политики. Передо мной статья м-ра Сакса в “Нью Рипаблик”, опубликованная в последние дни 92-го под знаменательной рубрикой “Как спасти реформы Ельцина”. Начинается она беспощадно критически по отношению к западной бюрократии: 53
“Несмотря на то, что столь многое на кону для Запада в успехе российских реформ, реальная западная помощь была ничтожна. Реформистские политики в России сильно пострадали от этого контраста между высокопарностью риторики и пустячностью реальной поддержки. Реформаторов обличали за доверие к Западу. Крайне правые требовали возвращения к изоляционизму, заявляя, что Запад показал себя ненадежным и враждебным усилиям России”3.
Критика эта, бесспорно справедливая, могла бы быть и пожестче. Если бы м-р Сакс посмотрел на отношение Запада к России в более широком историческом контексте, “контраст”, которым он возмущается, выглядел бы куда драматичней. Вспомним историю холодной войны. Затратив сумасшедшие деньги, чтобы победить в ней, западные политики почему-то не потрудились задуматься о том, что произойдет на следующий день после этой победы. Какими будут их конкретные шаги, когда советская военная империя распадется и на шее у них повиснут две дюжины стран с тяжелой авторитарной наследственностью, с тотально милитаризованной экономикой и с ядерным арсеналом, и со всем этим что-то придется делать. На риторическом уровне формулу нашли быстро: “содействовать проведению демократических и рыночных реформ”. Но на уровне практическом, т. е. применительно к тому, как именно содействовать, все повисло в воздухе. Непонятно было даже, с чего начинать думать.
Победа свалилась, как снег на голову. Образовался гигантский стратегический вакуум, который и заполнил м-р Сакс своей шоковой терапией.
Ошибки имеют роковое свойство повторяться. Как страстно настаивал Запад на скорейшем начале российской экономической реформы! Но когда добился — сразу же обнаружилось, что у западных политиков не было никакого плана относительно ее поэтапного проведения. Что они будут предпринимать, когда шоковая терапия вызовет в стране взрыв реваншизма (а это было неизбежно), когда ее политическая структура начнет разваливаться (а это тоже было более чем вероятно), когда под угрозой окажется само существование новорожденной демократии? Не задумался никто.
Напрашивается еретическая мысль, что западные политики вообще не верили в возможность победы - ни в холодной войне, ни в российской реформе. Почему и возник тот драматический “контраст”, что так шокировал м-ра Сакса: так же, как победоносное окончание холодной войны, российская реформа застала Запад в полном дезабилье.
В результате Россия плюхнулась в нее, не подготовившись, не создав, при помощи Запада, никакой защиты, способной, смягчив оглушающий эффект шоковой терапии, выдернуть тем самым ковер из-под ног реваншистов. Что случилось дальше, мы с вами знаем. За год цены подскочили на 2 тысячи процентов. За считанные недели многолетние сбережения граждан вылетели в трубу. Зарплаты, пенсии и стипендии отстали от этого фантастического скачка на много месяцев. Интеллигенция оказалась его первой жертвой. Она разорилась и раскололась. Население было дезориентировано. Бомба реваншизма взорвалась. Поистине, 92-й стал для России марсианским го54