После Ельцина. "Веймарская" Россия

- ни его биографы, ни он сам не сообщают нам ровно ничего. Как, впрочем, и об отце. Первый ответ Жириновского о его этническом происхождении (“Мама - русская, а отец - юрист”) вошел в анналы советского анекдота. Надо полагать, вопрос это для него болезненный, и о нем поэтому надо говорить отдельно. Но Бог с ним, с отцом. Он умер еще до рождения сына. Однако, и с живыми братьями и сестрами Жириновский не дружит. И вообще ни с кем не дружит. И никогда, как он сам с некоторым надрывом признается, не дружил: “Мне не везло в жизни, потому что близкого друга, я считаю, не было… такова уж была моя судьба, что я понастоящему не испытывал ничего ни в любви, ни в дружбе”50. И не потому, что не хотел, наоборот, очень хотел, но просто не умел - ни дружить, ни любить: “Мне так хотелось влюбиться в кого-то, но не получилось, не смог я”51. Даже его “первые попытки вступить в половой акт были неудачны”52. Далее следует подробное изложение неудачного опыта, которое мы с вами, читатель, пожалуй, опустим. И действительно, трудно представить себе кого-то рядом с Жириновским - не только на политической арене, но и в личной жизни (хотя у него есть жена и сын). Я сначала подумал, встретившись с ним, что это мое субъективное впечатление. Но оказалось, что и соратники по партии воспринимают его точно так же. “Он очень одинокий человек”, - сообщает Эдуард Лимонов53. “Как человек он очень и очень одинокий”, - подтверждает бывший министр культуры в его теневом кабинете Сергей Жариков54.

Нужда и одиночество - подробности, роднящие Жириновского и Гитлера.

“Всю жизнь нищета, - жалуется Владимир Вольфович. - У меня не было денег ни на что”55. Правда, еда, хоть и скудная, в доме была, работать в детстве не приходилось. Гитлеру, который остался сиротой в возрасте, когда Жириновский еще учился в школе, пришлось труднее. Он вспоминает это время как годы “тяжелого горя и лишений… я сначала добывал себе кусок хлеба как чернорабочий, потом как мелкий чертежник, я жил буквально впроголодь и никогда не чувствовал себя сытым”56,

130

Еще интересней - и важнее, - что и на того, и на другого лишения оказали одинаковое психологическое воздействие - они привели к раннему и острейшему пробуждению имперского национализма. Вину за голодное и безрадостное детство оба возложили не на окружающих и даже не на социальнополитический строй в стране, где они росли, а на нацию, ее населявшую. Гитлер - немец, родившийся в Австрии, - проникся идеей, что “упрочение немецкой народности требует уничтожения Австрии”57. Жириновский — русский, или наполовину русский, родившийся в Казахстане - взрастил в себе точно такую же ненависть к Казахстану. А заодно, конечно, и ко всем остальным национальным республикам Средней Азии.“Я сам родился в Средней Азии”, - горячился он, доказывая мне, что “мы считали это Россией, а не Средней Азией. И жили там (первоначально) одни русские, и русские несли цивилизацию”58. Но их унизили, сделали гражданами второго сорта. Этническая государственность сделалась в его глазах источником всех бед. В том числе и его личных.

С младых ногтей он страдал, чувствуя себя “периферийным русским”, одним из тех, кого превратили в квалифицированную обслугу “коренных наций”, сосредоточивших в своих руках землю, ее продукцию, распределительные функции и власть59. И с детства в нем рос протест против того, что “на земле хозяйничает казах, азербайджанец, грузин… а русского, фактом своего рождения отринутого от обладания землей, в любой момент могут сдвинуть с насиженного места ветры вражды”. Русских в национальных республиках он называет “гастарбайтеры”60.

Я знаю многих русских, родившихся в республиках СССР, моя жени выросла на Кавказе, я сам провел детство в Средней Азии, но никогда не встречал, по крайней мере, во времена, описываемые Жириновским, такой обнаженной остроты имперского мироощущения.

Детские обиды не забылись, они стали основой его мироощущения, а затем и политической философии. И когда говорит он сегодня, что Казахстан должен “вернуться в Россию на правах губернии”, означает это лишь одно: в той империи, которую он намерен воссоздать, гражданами второго сорта будут казахи. Русские будут в ней хозяевами. И то же самое имеет он в виду, излагая свой взгляд на боснийских мусульман и их право на национальное самоопределение (Словения, январь 1994 г.): “А кто такие эти мусульмане? Я их в упор не вижу. Пусть будут Великая Хорватия и Великая Сербия”61.