После Ельцина. "Веймарская" Россия

- пропасть. Неримиримое противоречие. Согласовать между собою две эти яростно опровергающие одна другую максимы - неприкосновенность собственности и право на грабеж - немыслимо. Но в том-то же все дело, что это парадоксальное совмещение как раз и составляет ядро политической философии Жириновского. Более того, ровно никакого парадокса для него здесь нету. Просто в одном случае речь идет о его имперской собственности (и здесь он безусловный легитимист), а в другом

- о чужой (и здесь он откровенный грабитель). Этот образ мышления не нов. Для средневековых баронов и императоров само собою разумеющимся было так думать - и продолжалось это столетиями. Но даже тогда, в темные века, вслух такие мысли предпочитали не высказывать. Их не возводили в ранг политической философии, не упоминали в высоких договорах. Только мир, стоящий по ту сторону закона, - мир преступников и люмпенов —позволял себе открыто их провозглашать. Что мое - мое, что твое —тоже мое: афоризм, как мы знаем, из законов ГУЛАГа.

Логика блатного, извращенная ментальность люмпена, поправшего все конвенции цивилизованного мира, - вот корни официальной имперской политики Жириновского. Этот же логический парадокс составлял ядро политической философии Гитлера. Как и у Жириновского, базировалась она на двух, хотя и родственных, но разных постулатах: о воссоединении немцев под сенью Третьего Рейха и о праве великой нации завоевывать и насиловать другие. Та же, короче, люмпен-философия: что твое - тоже мое. Тогдашние европейские политики не имели о ней ни малейшего представления, потому-то и удалось Гитлеру так их запутать. Пытаясь предотвратить новую мировую войну, готовы были они согласиться с первым постулатом Гитлера. Несмотря даже на то, что он предполагал оккупацию суверенной Австрии и аннексию чехословацких Судет, населенных немцами. В глазах западных политиков, в этих акциях присутствовала хотя бы тень легитимности. Можно было представить Гитлера наследником Бисмарка, завершающим воссоединение немцев. Но за пределами их воображения оказалась люмпенская логика Гитлера, видевшего в этом воссоединении лишь прелюдию к реализации второго постулата - к открытому насилию и грабежу других народов, ничего общего с немцами не имевших. Западные политики просто не могли ничего подобного себе представить. Однако феномен Жириновского включает в себя не только личность этого человека, какой бы она ни была, как и феномен Гитлера не исчерпывался характером, идеями и устремлениями фюрера. Лидером национального масштаба и того, и другого сделали миллионы уверовавших в них людей.

Нет ничего удивительного в том, что такой могучий отклик нашли личные обиды, перехлестывающие у Жириновского через край: его слушали люди, пережившие аналогичные драмы, не меньше него обиженные и разочарованные.

Но как могли они принять эту разбойничью философию? Почему согласились пойти за человеком, открыто призывающим к насилию и грабежу?

135

Такое же тяжелое недоумение вызывали и немцы - великий, культурный европейский народ, мгновенно усвоивший извращенную люмпенскую логику своего фюрера, его грабительский двойной стандарт. Что произошло с тогдашним народом Германии, а теперь происходит и с русским народом?

Почему?

По существу это тот же самый вопрос, который мы уже рассматривали в несколько видоизмененной форме: почему великие имперские державы, подобные России или Германии, не могут самостоятельно трансформироваться в демократии.

Дети подземелья Самое трагическое следствие затяжных драматических кризисов - люмпенизация массового сознания.

Столько всего сваливается на голову! Внезапный коллапс империи (и сопровождающее его унизительное чувство зависимости от внешнего мира); разрушение экономики (попросту, не на что становится жить); распад самой стабильной из единиц всякого общества - семьи (сотни тысяч родных внезапно оказываются по разные стороны новых государственных границ); беспомощность власти, хаос, чудовищное увеличение преступности. И все - одновременно! Это страшное потрясение. Оно вызывает моральную деградацию общества - и в элитарных слоях, и в менее культурных, одинаково. Достойные люди, привыкшие дорожить своим положением, мнением окружающих, превращаются в люмпенов — если и не по образу жизни, то по образу мыслей.

Людей, которые говорят, как Жириновский, думают и чувствуют, как он, сегодня в России много. Счет действительно идет на миллионы. И пока длится кризис, усугубленный политической нестабильностью и стремительной социальной поляризацией, их будет становиться все больше. В особенности за счет тех, кто, подобно самому лидеру, родился на территориях нерусских республик или испытал натиск предприимчивых “черных”, т.е. нерусских южан. Это и есть те самые избиратели, которые, ощутив в нем родную душу, проголосовали за Жириновского в июне 91-го и снова - в декабре 93-го.