Разве так говорил Гитлер, бесстрашный тоталитарий, искренне презиравший демократию, не говоря уже о многопартийности, и считавший ее “одним из важнейших элементов разрушения государства и общества”82? Гитлер открыто признавался: “Если мы принимаем участие в парламенте, то лишь затем, чтоб взорвать его изнутри и в конце концов уничтожить”83. А Жириновский считает для себя честью быть депутатом.
139
Либеральные критики Жириновского в Москве к этим оттенкам не присматриваются. Они не считают их обозначением политической позиции: нечего тут анализировать, одна пустая риторика, демагогия, предвыборный треп. Российский журналист Виден Люлечник не колеблется: “Жириновский, как Гитлер… не либерал и тем более не демократ. Жириновский - это война! Война гражданская, война межгосударственная и в конце концов мировая”84. Сказано сильно, но явно без расчета на возможное возражение. Демагогия демагогией, но Гитлер ведь тоже боролся за голоса избирателей, в том числе и симпатизирующих либерализму и демократии, но он никогда и ни при каких обстоятельствах не прибегал, в отличие от своего нынешнего двойника, ни к либеральной, ни к демократической риторике. Сам Владимир Вольфович тем более в такие тонкости не вдается. Только огрызается: “Заявляют, что Жириновский — современный Гитлер. Ну нельзя же так! Пишите, у Жириновского имперские амбиции. Пожалуйста, это не оскорбление”. И заключает: “Обычная политическая борьба. Грязь. А что им еще делать?“85.
“Патриоты”, как мы уже знаем, считают, что у Жириновского вообще нет никакой идеологии - ни либеральной, ни фашистской. Эдуард Лимонов, например, иронизирует: “За Владимиром Вольфовичем не успеет и самый резвый политолог. Если раньше он менял идеологию единожды в год (активист еврейского движения в конце 80-х… с 1990 г. —либеральный демократ, в 91 —92 гг. —авторитарный популист), то теперь меняет ее раз в сезон”86. Хронология не точна. Если полагаться на цитаты, приведенные тремя абзацами выше, то и к концу 91 - го Жириновский не чужд был демократии. А в своей книге, изданной ровно через год после этих разоблачений Лимонова, он попрежнему восклицает: “Нужен плюрализм, нужна многопартийность!“87.
Нет, ничего не получается ни у “патриотов”, ни у либералов с серьезным истолкованием феномена Жириновского, и даже понятно - почему. И те, и и другие бессознательно отрывают его политическую философию от ее корней в истории русского национализма. И для тех, и для других он - случайная, изолированная, неведомо откуда свалившаяся на Россию фигура, говоря словами Пушкина - “беззаконная комета в кругу расчисленных светил”. А между тем, как бы ни сбивало нас с толку его ошеломляющее сходство с Гитлером, вырос Жириновский на почве мощной русской традиции. И он куда ближе к историческому славянофильству, нежели все его “патриотические” оппоненты (также, замечу в скобках, как Гитлер был ближе к историческому тевтонофильству, чем современные ему германские “патриоты”).
Больше могу сказать. Исследуя эволюцию русского национализма за полтора столетия, я, к своему ужасу, вычислил неизбежный приход Жириновского. Дело было в 1980-е, предугадать имя и прочие подробности я, разумеется, не мог, он же, занятый в то время перекладыванием бумажек в своем издательстве, тем более не подозревал о скорых переменах в своей судьбе. Но место для него уже было предуготовано, нам обоим оставалось лишь немного подождать.
140