После Ельцина. "Веймарская" Россия

Почти три десятилетия назад серьезный американский историк Р.Е.Макмастер порядком намучился с аналогичным парадоксом. Писал он, однако, вовсе не о современности, но о политической философии крупнейшего идеолога русского национализма прошлого века Николая Данилевского. И тем не менее биться Макмастеру приходилось по сути над тем же орешком, какой сегодня не могут разгрызть российские оппоненты Жириновского. Данилевский призывал к имперской экспансии, к последнему “броску на юго-запад”, в терминах нашего героя, а по-другому - к созданию великой “всеславянской” империи, от Ледовитого океана до Средиземного моря, что, естественно, означало европейскую войну. И он же проповедовал то, что назвал я в книге “Русская идея и 2000-й год” имперским либерализмом. “Россия не может занять достойное себя и славян место в истории, иначе как служа противовесом всей Европе”, ибо самой судьбой ей предназначено стать “восстановительницею Восточной Римской империи”, доказывал Данилевский (88). Но при всем том это был голубой воды либерал. Он считал, что “отсутствие гласности и конституционных гарантий прав человека препятствуют реализации национальной задачи”89. Он негодовал по поводу государственной цензуры и вообще был за всяческую свободу. Объяснить этот парадокс Макмастеру Оказалось не по силам. В 1967 г. он в своей книге “Русский тоталитарный философ”90 поступил примерно так же, как в 1994м Виден Люлечник в своем эссе “Либерал ли господин Жириновский?”: исключил из рассмотрения то, что нарушало стройность позиции, феномен русского имперского либерализма испарился. Данилевский означал для исследователя, как и Жириновский для Люлечника, только войну.

А между тем именно этот мыслитель вывел тот странный гибрид экспансионизма с изоляционизмом, который после него стал знаменем вырождавшегося славянофильства. Вот вам и соединительное звено между агрессией и либерализмом: изоляционизм по Данилевскому. И по Жириновскому, применительно к сегодняшнему дню. Он же говорит то же самое: став после своего “броска на Юг” гигантской империей - от Ледовитого до Индийского океана, Россия надежно закроется от мира, “заперев свои границы на замок”91. И тогда сможет позволить себе какой угодно плюрализм и какую угодно гласность.

Будучи, в отличие от Жириновского, серьезным, европейски образованным мыслителем, Данилевский вполне солидно обосновывал свои теории. Концепция имперского либерализма исходит из представления, что “политические требования русского народа в высшей степени умеренны, так как он не видит во власти врага и относится к ней с полной от-веренностью”92. Другими словами, политическая оппозиция несовмес—тима с характером русского народа. Если она все-таки появляется, то это “зависит от вторжения иностранных и инородческих влияний”(93).

Вывод простой: надо исключить иностранные влияния и элиминировать, сгладить инородческие, а если прибегнуть к менее изящной, но более точной лексике Жириновского - запереть границы на замок и поставить на место “черных”. И вы тотчас убедитесь, что в русском обществе

“противогосударственный, противоправительственный интерес вовсе не существует”(94).

141

Зависимость, стало быть, прямая: чем больше изоляционизма во внешней политике и политической дискриминации по отношению к национальным меньшинствам, тем больше либерализма может позволить себе Россия. А уж за настоящим железным занавесом русское правительство может вообще совершенно доверять своему народу.

Так учил Данилевский. Политическая индифферентность общества была, по его мнению, признаком великой “исторической нации”, которой принадлежит будущее. Но мир, увы, не настолько совершенен, чтобы состоять из одних “исторических наций”. Есть и еще две категории государств. Первая - это бывшие “исторические нации”, не сумевшие сохранить свою драгоценную политическую индифферентность. Они постепенно “гниют” и пополняют собой, как Данилевский это обозначил, “этнографический материал” - низшую категорию народов, лишенных способности к государственной самоорганизации и предназначенных поэтому служить лишь сырьем в строительстве “исторических наций”.

Европу Данилевский относил к первой категории. Она “гнила”, будущее было для нее закрыто. А весь остальной мир был, на его взгляд, этим самым “этнографическим материалом”. Единственной “исторической нацией” была для него Россия, и будущее принадлежало ей одной, и святая лежала на ней обязанность - толково распорядиться “сырьем”. Зачем Жириновскому Гитлер, если дома у него был такой превосходный учитель?

Еще в 80-е, анализируя рождение и развитие политических доктрин русской националистической философии, я набрел на поразившую меня закономерность: каждая фаза вырождения славянофильства, оказывается, была несколько запоздалым и чуть более либеральным повторением аналогичной фазы вырождения тевтонофильства (95).

Раскол “коричневых”