После Ельцина. "Веймарская" Россия

Но не было бы этих неудач - не было бы, наверное, и Жириновского-лидера.

До сих пор многим кажется неправдоподобным - как это из тусклого, ничем не примечательного сорокалетнего чиновника мог вдруг вылупиться самый популярный оппозиционный политик страны? Но после знакомства с его биографией многое проясняется. Всю жизнь человек копил в себе горечь нереализованных амбиций. От полного обид и унижений детства до рухнувших надежд на карьеру и “бескрылой жизни”, из которой для него не было выхода, — все это привело его в состояние сплошной, наглухо закупоренной фрустрации. При Брежневе на ;кот товар не было спроса. Перестройка создала для него рынок.

“Мое - мое и твое

- тоже мое”

Разумеется, брежневский режим заставил фрустрировать все население империи, и в особенности - интеллигенцию. Однако страдания Жириновского не были похожи на переживания большинства интеллигентов. Те не могли смириться с несвободой, с полицейским режимом, с однопартийной диктатурой и преступлениями партии. Империю они воспринимали как одно их самых отвратительных проявлений этой диктатуры.

У Жириновского же с годами выработался особый, не свойственный этому большинству взгляд на советскую империю. Прежде всего, ого ненависть к ней была не гражданственной, а личной: это империя обрекла его на прозябание, отняла перспективу, разбила все честолюбивые мечты. И наложилась эта глубоко личная обида на еще бо-пее ранние переживания, на связанное с обстоятельствами детства чувство национальной ущемленности. Поэтому его ненависть относилась не к империи как таковой, но лишь к ее мистифицированной советской форме, когда “коренные нации” забывают свое место, а русские перестают быть хозяевами на собственной земле. 133

В этом причудливом сплаве детских обид и дорогих сердцу мыслей — зародыш всех политических концепций, которыми Владимир Вольфович ужасает одних и воспламеняет других. И главной среди них - концепции колониальной империи. Ни на минуту не задумавшись, он подтвердил это в нашей беседе:

- Вы, значит, оправдываете колониализм и колониальную политику?

- Конечно оправдываю, а что? Вы не поняли, куда пришли что ли?.. Все было нормально с колониями, хорошо было, правильно было.

- То есть ваше представление об империи включает в себя понятие колоний?

- Конечно. Это нормально69. Должно было, однако, пройти время, чтобы Жириновский понял это свое отличие от ординарных либералов, бунтовавших вместе с ним в 1989 г. Хотя В.Назаров, его второй биограф, и не докапывался до биографических истоков этих его расхождений и последующего сближения с имперской элитой, он, в общем, точно передал политическую траекторию Жириновского. “Вначале он предпринял попытку сблизиться с демократами, ходил на их собрания, митинги. Но, видимо, сообразил, насколько нелепо выглядит рядом с умными, интеллигентными, воспитанными людьми. И конечно же смертельно обижало Жириновского, что они не только не собирались дискутировать с ним, но и руки старались не подать. Понял - чужие. Вот тогда-то послушайте, как заговорил этот либеральный демократ… Из интервью литовской газете “Республика”: “Прибалтика - это русские земли. Я вас истреблю. В пограничной зоне Смоленской области начну копать ядерные отходы, и вы, литовцы, будете умирать от болезней и радиации. Русских и поляков вывезу. Я - господь, я - тиран! Я буду иг^ рать, как Гитлер…” Подобными выступлениями Жириновский приобрел мощных покровителей среди руководителей КПСС, КГБ, “ястребов” из союзного и российского парламентов”70.

И сразу же всплыл первый курьезный парадокс в феномене Жириновского, проливающий неожиданный свет на всю его дальнейшую карьеру.

Как мы помним, он стоит на том, что нет ровно ничего дурного в том, чтобы, “побряцав оружием, в том числе ядерным”, пограбить зажиточных соседей. Он планирует “бросок” на Юг, предполагающий беззастенчивый захват десятков государств Центральной Азии и Ближнего Востока. Здесь для него не существует понятий легитимности, собственности или права: “весь мир должен считать, что раз России так надо, то это хорошо”71. Здесь есть лишь ядерный кулак бывшей супердержавы, есть готовность нагло шантажировать соседей, есть убежденность, что они не посмеют, когда дойдет до дела, пойти на смертельный риск взаимного уничтожения. И этого достаточно.

А вместе с тем, начиная еще с юношеских его воспоминаний, во всех рассуждениях сквозит совершенно иное представление о праве и собственности. В них Жириновский показывает себя отчаянным легитимистом, для которого право собственности священно, ненарушимо и неизменно. Принадлежали когда-то Российской империи Казахстан, Финляндия или Аляска? Принадлежали. Следовательно, и сейчас принадлежат. Ибо собственность вечна и неотчуждаема.

134

Казалось бы, между двумя этими взглядами на собственность