После финала

В субботу Блэр оказывается занята. Она сообщает мне об этом в послании, завершающемся поцелуями и смайликами, что окончательно убеждает меня в том, что я ей безразличен. Мы идем в пиццерию с мамой, которую несколько смущает убогое меню и кирпичные стены, покрашенные в коричневый цвет. Я представляю, как мы с Блэр потешались бы над этим, заказывая разные блюда, чтобы испытать полный спектр ужасных ощущений. Весь субботний вечер я чувствую себя в подвешенном состоянии и на следующий день просыпаюсь cовсем разбитым, желая, чтобы этот день поскорее закончился, а с ним и вся последующая неделя. Я иду на пробежку, пересекаю парк, а затем сворачиваю к озеру, огромному как океан, и мчусь по берегу мимо пентхаусов стоимостью в миллионы долларов. Холодный ветер гонит серые волны, разбивающиеся о берег, где дежурят спасатели. Выбежав на тропу, я вхожу в ритм и добегаю до окружной дороги, все еще не придя в себя.

Блэр больше не предлагает пообедать вместе. Я думаю о том, что мог бы написать ей сам, но проходят дни, а затем недели, а потом мне становится неловко напоминать о себе. Я беру работу в пригороде, посылая извинения секретарю плавательного клуба вместо Блэр, и провожу вечера в одиночестве в своей студии, где стены, кажется, давят на меня со всех сторон. А с приходом весны меня накрывает черная мгла. Я перестаю искать клиентов и лишь жду, когда работа сама упадет мне в руки. Когда однажды от Блэр приходит сообщение: «Эй, чужестранец, что нового в жизни?» – я на него не отвечаю.

– Так. – Мама рассматривает пустые бутылки из-под вина на кухонном столе, а затем критически оглядывает меня.

– Я неважно себя чувствовал, – бормочу я.

Она тащит меня за собой, заказывает кофе и заставляет меня позавтракать.

– Блэр сказала, что ты не отвечаешь на ее звонки.

– Ну, может, и пропустил парочку.

Три, четыре, пять…

– Она хорошая женщина, Макс. У вас много общего.

– Я знаю про Алексис.

– Я должна была тебе сказать, но…

– Ничего страшного.

К горлу подкатывает комок. Я складываю салфетку пополам, потом вчетверо.

– На следующей неделе Дилану исполнилось бы восемь.

Я смотрю на салфетку, но знаю, что мама, как и я, еле сдерживает слезы.

– Мне надо купить ему подарок.

Чуть помолчав, мама прикрывает мою руку своей.

– Сделай так, чтобы он мог тобой гордиться. Это будет для него самым лучшим подарком.

И тут я понимаю, что мамины слезы относятся исключительно ко мне.

Перезвонив парню, предложившему мне работу в новом доме на Милуоки, я договариваюсь начать прямо сейчас. Дом еще пуст, и я радуюсь этому одиночеству. Я сосредотачиваюсь на мазках кисти и тонких линиях на границе с оконным стеклом. Даже дышу я в такт движениям кисти. Вверх-вниз, вправо-влево. В голове у меня пусто, все навязчивые мысли я выгнал вон, и к концу первой недели черная мгла начинает рассеиваться.

В субботу в пять вечера я делаю перерыв. Я сижу на полу, прислонившись к стене под свежеокрашенным окном, держа в руках телефон и наблюдая за стрелкой часов, переползающей от минуты к минуте.

Ровно в пять десять звонит Пипа. Я так надеялся на это.

– Вот так мы стали родителями, – говорит она. – Пятого мая две тысячи десятого года в одиннадцать тридцать утра.

– Ты была великолепна.

– А ты не отходил от меня ни на шаг.

– А помнишь ту потрясающую акушерку?

– «Уберите это, доктор Макнаб, я принимала детей, когда вы еще ходили в школу. Время щипцов давно прошло».

Пипа смеется, а я, закрыв глаза и прислонившись головой к стене, отчаянно хочу, чтобы она оказалась рядом.

– Как у тебя дела с…

Я чуть было не сказал «с Летучим голландцем», но вовремя остановился.

– С Ларсом?

– Нормально.

Это нейтральный ответ, и мое сердце подпрыгивает, но она еще не закончила.

– В общем-то хорошо. И даже отлично.

– Рад за тебя.

Но на самом деле, конечно, нет.

– А ты… Ты кого-нибудь встретил?

Я думаю о Блэр. О вечернем свидании в ресторане, которое так и не состоялось, о том, что ей, похоже, все равно. Вспоминаю, как розовеют ее щеки, когда она смущается, и улыбку Чеширского кота, когда смущения нет и в помине. Думаю о блестящих крутых локонах.

– Нет. У меня никого нет.

Когда Пипа кладет трубку – после того, как мы, еле сдерживая слезы, поздравили Дилана с днем рождения, – я звоню Блэр, чтобы узнать, свободна ли она в выходные.

– Хочу пригласить тебя на ужин. В какое-нибудь хорошее место.

Хорошим местом оказывается «Ройстер» – ресторан с открытой кухней. Там мы едим говяжий бульон с лапшой и курицу, зажаренную тремя способами, каждый из которых восхитителен. На Блэр платье из какой-то эластичной ткани, облегающей бедра и причудливо завязывающейся вокруг ее талии. Распущенные волосы пахнут чем-то знакомым, но названий духов я не знаю. Пипа наверняка узнала бы их сразу.

– Сколько тебе понадобилось времени, чтобы пережить смерть дочери?

Блэр чуть расширяет глаза.

Хорошенькое начало для первого свидания. Ты просто осел, Макс.

Я мотаю головой.

– Прости, это как-то нечаянно вырвалось…

– Ничего страшного. Почему бы нам о ней и не поговорить? Но отчего ты решил, что я уже это пережила?

– Потому что ты… ты такая…