После финала

Над моей головой пролетает самолет, и я машу ему рукой, чувствуя себя восьмилетней девчонкой в саду у своих родителей, провожающей летящие самолеты и мечтающей о приключениях. Я начала летать только в семнадцать, но к тому времени уже знала названия всех самолетов, вылетающих из Бирмингема, и состав экипажа на борту. Когда мне исполнилось четырнадцать, отец взял меня с собой в аэропорт. Там ко мне отнеслись как члену королевского семейства, разрешив нажать на кнопку, приводящую в движение багажный конвейер, сидеть в кабине «Боинга 747» и демонстрировать воображаемым пассажирам спасательный жилет и аварийные выходы. У моих родителей есть фотография с того дня, которая до сих пор стоит у них на камине. Когда через восемь лет я начала работать в «Бритиш Эйрвейз», отец отослал ее в один из еженедельников, который поместил ее в статье под избитым заголовком «Так начиналась ее карьера».

Дойдя до конца веревки, с полной корзиной я направляюсь к дому. Что я буду делать, когда родится ребенок? Из-за Дилана мне пришлось отказаться от дальних рейсов, но я скучала по ним. Мне потребовались годы, чтобы вернуться к прежней форме и продолжить карьеру. Возможно, если бы Макс отлучался не так часто, я бы смогла работать хотя бы частично.

– Я все равно буду рядом, – пообещал Макс, укладывая свои последние вещи в машину. – И сейчас, и когда родится ребенок. Все, как раньше.

– Я знаю.

Только, конечно, все будет не так, как раньше. Макс больше не будет массировать мне ноги после долгого дня на работе, не будет прижиматься головой к моему животу, чтобы беззвучно спеть колыбельную нашему еще не рожденному ребенку. Не встанет в три ночи к не желающему засыпать малышу.

– Зря мы это делаем, – сказал Макс, задержавшись у открытой двери машины. – Еще не поздно передумать.

Казалось, так просто сказать ему, чтобы он распаковал вещи, чтобы объявил Блэр, что не любит ее, чтобы возвращался домой и ждал рождения ребенка, а потом… Что потом? Быть несчастными? Смотреть друг на друга и думать, что все могло быть по-другому? Или еще может быть?

Когда говорят о сложностях семейной жизни, как правило, имеют в виду обычные жизненные трудности. Потерю работы и нехватку денег, проблемы со здоровьем и выздоровление. Наши с Максом отношения обсуждались в центральных газетах. В суде. Любой наш жест или движение фиксировались репортерами, а потом обсуждались за кухонными столами чужих людей. Все это нельзя назвать нормальным. Мы уже не те люди, что были вместе, когда Дилан был жив.

– Поздно.

Мы поцеловались, и этот долгий томительный поцелуй отозвался в каждой частице моего тела.

Грустный прощальный поцелуй, совсем не похожий на обычный. Подобно тому как влюбленные, слишком взволнованные, чтобы говорить, скрывают за своими объятиями безмолвное «я люблю тебя», прощальный поцелуй таит в себе много невысказанного. «Мне так жаль. Так жаль, что все так получилось». И даже более того: «Я по-прежнему люблю тебя и всегда буду любить».

Мои родители этого не понимают.

– Но если вы все еще любите друг друга…

Мама взглянула на отца, пытаясь найти в нем поддержку. Он выглядел смущенным.

– Они так решили, Карен.

– Но ведь у них ребенок.

– Я пока еще здесь, – напомнила я о себе. – И о ребенке мне известно, так же как и Максу. Но это не причина оставаться вместе.

Мамины поджатые губы говорили о том, что она придерживается другого мнения.

Но все ее надежды на наше примирение были развеяны в прах, когда я сообщила ей, что мы подали на развод.

– Но это же конец…

– Именно так, мама.

Мы оба нуждались в том, чтобы покончить с этим. Хотя я думаю, что Максу это нужно было больше, чем мне. Его мучило чувство вины за измену, и он хотел закончить с Блэр, чтобы спасти наш брак. Но наш брак был обречен. А его отношения с Блэр – это возможность перевернуть страницу и начать все сначала. И я не должна ему в этом мешать.

Войдя в дом и поставив корзинку с бельем на стол, я слышу, как на коврик в прихожей падают письма. Теперь я такая большая, что не могу наклониться и поднять их с пола. Приходится расставлять ноги и приседать на корточки, держась одной рукой за дверь. Два счета за коммунальные услуги, письмо от моего адвоката и открытка из Йоханнесбурга.

«Без тебя здесь все по-другому!» – написано на обратной стороне открытки с фотографией отеля «Палаццо Монтекасино». Фото сделано из глубины сада, и на нем виден пруд и терраса ресторана. От руки нарисована стрелка, указывающая на один из столиков – точнее, на наш столик.

Я кладу открытку на холодильник, где уже лежат такие же с Барбадоса, Санта-Люсии, из Шанхая, Бостона, Сиэтла и других мест. «Иногда легче говорить с тем, кого едва знаешь». Может быть, я как-нибудь позвоню ему. После рождения ребенка.