После финала

– Надеюсь, ты преуспеешь.

У выхода я останавливаюсь. Ларс поворачивается ко мне.

– Когда мы встречались в прошлый раз…

О боже, в прошлый раз.

– …мы говорили о странах, где побывали, и о том, как прекрасно путешествовать и смотреть на мир. Когда Джейда сказала мне, что ты теперь работаешь на земле, я подумал, что ты, наверное, скучаешь по путешествиям.

Он что-то достает из кармана и протягивает мне.

Открытка. Закат, похожий на тот, что мы видели в ресторане в Йоханнесбурге, только солнце здесь отражается в морской воде, а не в садовом пруду. В красновато-золотой лагуне качается лодка с высокой мачтой.

– Таиланд?

– Камбоджа.

– Красиво.

Я смотрю на Ларса.

– Спасибо. За открытку и за то, что думаешь обо мне.

Мы топчемся у выхода.

– Сейчас у меня трудный период, – признаюсь я, надеясь, что он не станет выяснять подробности.

Ларс ни о чем не спрашивает. Вместо этого он достает свою визитную карточку.

– Здесь мой номер телефона. Если тебе захочется выпить кофе, или прогуляться, или… – Он пожимает плечами. – Иногда легче говорить с тем, кого едва знаешь, правда?

Я смотрю, как он уходит, размашисто шагая своими длинными ногами, и думаю, что на работе все как-то честнее и откровеннее, чем дома, и что нам проще откровенничать с парикмахерами, зубными врачами и таксистами, чем с близкими людьми. Я думаю о Максе, встретившем Блэр после того, как они долго жили в разных странах – годы сделали их чужими, – и как, вероятно, легко им было возобновить их дружбу, которая быстро стала чем-то большим.

Я размышляю об этом, пока иду на парковку, и только когда достаю ключи от машины, я замечаю текст на другой стороне открытки. Четким уверенным почерком Ларс написал:

Камбоджа, декабрь 2015 года

Как жаль, что тебя здесь нет.

Мы встречаемся с Максом на больничной автостоянке.

– В этот раз будет легче, – сказала я перед походом в больницу, хотя мы оба понимали, что это не так. Родильное отделение находится рядом с детской больницей, и я не была уверена, что смогу подойти к двери.

– Выглядишь отлично.

Макс чмокает меня в щеку, и мне вдруг становится грустно, что мы не можем быть вместе, и одновременно приходит уверенность, что это конец.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отлично. Хорошо. Только немного нервничаю.

– Из-за сегодняшнего обследования?

– Из-за…

Я машу рукой в сторону детской больницы. Макс берет меня за руку.

– Я тоже. Пойдем.

Мы идем вместе, глядя перед собой и не останавливаясь, пока не оказываемся у входа в родильное отделение. Я с облегчением вздыхаю. Это оказалось легче, чем я думала.

Это совсем не похоже на палату интенсивной терапии. Здесь сидят женщины, умиротворенно поглаживающие свои огромные животы. Девушка на большом сроке беременности бегает за своим малышом и, поймав его, нежно щекочет, так что он заливается смехом. Он, вероятно, будет обожать родившегося младенца. А потом тот начнет ползать, хватать игрушки брата и… В груди у меня начинает щемить.

– Все в порядке? – озабоченно спрашивает Макс.

– Да.

«Пипа, прекрати. Не береди рану, не буди спящую собаку. Ты знаешь, что произойдет и что ты будешь при этом чувствовать». И я прекращаю. Вышедшая медсестра вызывает кого-то в кабинет.

– Давай сядем вон там.

Взяв журнал, я начинаю машинально перелистывать страницы.

Макс, наклонившись ко мне, говорит то, что меня совсем не удивляет:

– Я по тебе скучал.

Что мне ответить? И надо ли вообще отвечать? Я тоже по нему скучала, но это ничего не меняет.

– Ты не можешь быть сразу с обеими, – мягко говорю я.

Из двух дорог приходится выбирать одну. Кому, как не нам, знать об этом.

– Пипа Адамс!

– Спасительный звон колокола, – с кривой улыбкой говорит Макс.

Он протягивает мне руку, и мы идем за медсестрой.

– У вас первый ребенок? – спрашивает врач.

Боль в моей груди возвращается, и я бросаю взгляд на Макса, но, прежде чем кто-то из нас успевает заговорить, врач заканчивает читать мою карточку.

– Нет, вижу, что не первый. Примите мои соболезнования.

Я чувствую, что силы мне изменяют, но врач, взяв ручку, начинает задавать вопросы:

– С первой беременностью были какие-то сложности?

Заглянув в карточку, она уточняет:

– Когда вы были беременны Диланом?

– Нет, никаких.

Мне приятно услышать его имя. Как напоминание, что он у меня был, что он существовал на свете.

– Это была образцовая беременность. И с этой тоже никаких проблем, – сообщаю я, положив руку на живот.

– Отлично.

Врач улыбается, словно я успешно прошла испытание.

– А теперь ложитесь на кушетку.

Я не могу не волноваться. А что, если нет сердцебиения? Я пытаюсь вспомнить, когда малыш в последний раз шевелился. А если с ним что-нибудь не так? Меня постоянно преследует страх с тех пор, как я узнала, что беременна, нет даже раньше – с того момента, когда мы с Максом впервые заговорили о том, чтобы снова иметь ребенка. А что, если этот малыш уже болен? Если он родится с патологией, не совместимой с жизнью?

А что, если это мое наказание?