Вернувшись домой, я звоню Пипе и оставляю ей разгневанное голосовое сообщение. Я меряю шагами свою студию, презирая это скромное место, которое казалось мне таким уютным еще утром, а сейчас выглядит жалким свидетельством того, как низко я пал. Открыв бутылку вина, я начинаю пить, и, когда в ней остается половина, мой взгляд падает на одеяло, брошенное на спинку дивана.
Неужели все начинается снова? Как тогда, когда Пипа бросила меня? Горькое чувство обиды и беспробудное пьянство? Я вспоминаю, с каким лицом Том смотрел на мою грязную кухню, как морщил нос, учуяв запах моего немытого тела. Думаю о месяцах, которые я провел в мамином доме, свернувшись под розовым одеялом; о сокрушительном поражении, настолько тяжелом, что я не смог бы встать на ноги, даже если бы захотел.
И вот опять. Но разве я не делал так всегда? Отступал, убегал, затаивался. Я вспоминаю о той ночи, когда мы поссорились с Пипой и я собрал свои вещи. О времени, проведенном в отеле рядом с больницей, когда я общался с ней только через адвоката или посредством коротких записок, оставленных у кровати Дилана. Она вернулась ко мне только ради него, тогда стоит ли удивляться, что она ушла?
Я смотрю на стену, где висят рисунки Дилана. «Моя семья».
Я посылаю сообщение Блэр: «Прости. Я слишком резко отреагировал. Сможем ли мы завтра поговорить?»
И еще одно Пипе: «Голосовая почта вышла из строя. Извини. Мы можем поговорить?»
А потом я иду спать.
По выходным я, как правило, не работаю, но два последних воскресенья я провел в Институте Дирборна – одной из тех спецшкол, которые направляют своих учеников в плавательный клуб. Я выполнял для них кое-какие мелкие работы, просто чтобы помочь, и обещал сегодня покрасить стену жилого корпуса. С утра я на взводе, ожидая звонков от Блэр и Пипы, но однообразные движения кистью помогают мне сохранять душевное равновесие, подобно тому как некоторых людей успокаивает глажка белья или бег трусцой.
– Могу вам помочь.
Это звучит как утверждение, а не вопрос. Я выпрямляю спину и вижу рядом с собой парня лет восемнадцати. Его густые темные волосы почти скрывают прямые широкие брови, сходящиеся на переносице. На нем очки, и он так широко улыбается, что я не могу не улыбнуться в ответ.
– Давай, – соглашаюсь я, выбирая для него подходящую кисть. – Я уже прошелся по краям, так что сейчас мы будем красить все остальное.
Он накладывает слишком много краски на кисть – все так делают поначалу, – и я показываю ему, как вытирать кисть о веревку, которую я привязал поперек банки с краской. Он наблюдает, как я наношу краску на стену, прокрашивая швы и наклоняя кисть над гладкой поверхностью кирпичей, и в точности повторяет мои движения.
– Эй, у тебя отлично получается. В случае чего сможешь меня заменить.
Представившись, я узнаю, что парня зовут Глен, ему восемнадцать и он уже заканчивает спецшколу. Еще он сообщает мне о своей любимой еде (сыр), цвете своей выходной рубашки (зеленый) и бейсбольной команде, за которую болеет «Кабс». Мы уже заканчиваем покраску, когда к нам подходит Джессика Миллер, одна из учительниц спецшколы.
– Отличная работа! Ты помогал ему, Глен?
– У него здорово получалось.
– Мне пора идти, – говорит Глен. – Мне надо к Марте Стюарт.
– Спасибо за помощь, – благодарю я, но Глен уже далеко.
– К Марте Стюарт? – удивленно поднимаю брови я.
– Глен увлекается кулинарией. И любит смотреть ее передачи.
Джессика с восхищением смотрит на стену.
– У него отлично получилось. Надо будет включить в его резюме малярное дело.
– Он ищет работу?
– Ему придется. Многие наши ученики отправятся в специнтернаты, но некоторые, включая Глена, будут самостоятельно жить и работать.
Взглянув на меня, она задумывается.
– Видите ли, у меня недостаточно заказчиков, чтобы набирать дополнительных работников, но помощник мне может пригодиться, – опережаю я ее вопрос.
– Правда?
Тут звонит мой телефон, и, взглянув на экран, я приношу извинения:
– Простите, но это важный звонок.
– Я буду на связи. Надеюсь, вы не забудете про свое предложение, мистер Адамс! – говорит Джессика, уходя.
– Алло!
Голос Блэр звучит настороженно, словно она чего-то недоговаривает. «Ты мне нравишься, – сказала она вчера. – Может быть, даже…»
– Я идиот, – сообщаю я ей.
– Ну, что нового?
Я чувствую, что она улыбается, и перевожу дух. Похоже, у меня появляется шанс.
Глава 48
Шум стоит просто невыносимый. Словно стоишь на взлетной полосе в Хитроу, откуда непрерывно стартуют самолеты. Только в ушах у тебя нет затычек, а вместо самолетов вокруг носятся дети.
– Господи, как же я ненавижу игровые площадки, – говорит Кэт, с гримасой оглядываясь по сторонам. – Особенно те, которые завалены этими мягкими кубиками.
Мы сидим на кожаных диванах в детской зоне гигантского супермаркета в Лимингтоне.
– Но дети от них в восторге, ты только посмотри на них.